плавающими бликами света и не замечаемой прежде жизнью, притаившейся в яркой листве. Нос самопроизвольно разбирался в огромном количестве запахов, бьющих в ещё не до конца освоившийся с новым состоянием мозг. Он же развернул морду новоиспечённого грызуна на север и показал вездесущим гляделкам серого зайку, что появился на солнечном пятачке определенно не вовремя.
– О, зайка! – причмокнули губы. – Мы хотим скушать зайку…
И через мгновение бедного зайку накрыла тень хищника.
Неве́ра Лум стоял перед винными стеллажами и производил окончательный подсчёт реквизированного добра.
– Нет, – тяжеловесно вздохнув, заметил он с сожалением, – человековское вино всё-таки редкая букака8! – немного помолчал и добавил, как бы подводя черту:
– Все видения – фигня,
И дичаешь, как свинья!
Откуда у него взялась эта манера по любому поводу и без забубенивать стишок, никто не ведал. Просто однажды за обедом, Лум взял, да зарифмовал выставленное на тот вечер меню Толстины́ Глоба. А так как вышло это презабавно и всех развеселило, он стал прибегать к подобным поэтическим экзерсисам всё чаще, совершенно не замечая того обстоятельства, что соплеменников стихоплётство рыжего крепыша начинало основательно раздражать. В своде правил поведения порядочного шуршика есть такое наставление: «Шутка, сказанная однажды – вещь бесспорно великолепная, однако повторение приёма, как такового, свидетельствует о скудоумии, ибо толкает индивидуум на банальность». По прошествии веков я, наверное, сказал бы, что правило это – только отписка. Шуршики – народ вспыльчивый, и любое набившее оскомину повторение провоцировало на конфликты. Вот древние и внесли правку в «Кодекс», дабы девственное сознание дикого охотника не консервировалось и не закостеневало. Но вы же понимаете, перечитывать какие-то там занудные правила не всякого рыжика заставишь, кроме того, сам зверёк, как индивидуум, ленив и безалаберен. Теперь вы вполне можете себе представить, что передёрнуло соплеменников, находившихся на момент нашего повествования в подвале. Тем не менее, считая себя существами высоко цивилизованными, они взяли себя в лапы и звучно выпустили воздух из лёгких, произведя некий свист, который, впрочем, был расценен ушастым пиитом, как поощрение его рифмоплётческих способностей.
– Зато достаётся даром. Немаловажно! – рявкнул Толстина́ Глоб, недовольно подсчитывая бутылки на противоположном стеллаже с посеребрённой табличкой:
«СНОТВОРНЫЕ ЛИКЁРЫ. ГЛЮНИГАТЭНЫ класса А, Б, С»
Выше располагался стеллаж с золочённой чеканкой:
«СНОТВОРНЫЕ ГЛЮНИГАТЭНЫ. Класс – X».
Там лежали всего несколько зачётных сосудов. Это был своего рода золотой запас стаи. В трудные времена, стоило повыгоднее запродать хотя бы одну такую запылённую временем штучку, и стая безбедно могла прожить несколько лет. Что касаемо