закрыв глаза, снова понюхала. Как по-детски невинны, как просты и бесхитростны были удовольствия этих девочек – летом долгие прогулки в Ливадии или игры на яхте, скользившей вдоль фиордов!.. Безмятежность этой жизни не смогла нарушить даже война, хотя иногда речь заходила и о ней. В нескольких шагах отсюда, в Екатерининском дворце, лежали раненые, искалеченные люди. Как жестоко обошлась с ними судьба, не пощадившая, однако, и наследника престола. Его неизлечимая болезнь, постоянно угрожавшая жизни, тоже иногда обсуждалась девочками, но уже совсем в другом, серьезном и строгом, тоне. За исключением очень узкого круга приближенных, почти никто в России не знал, что Алексей страдает жестоким наследственным недугом – гемофилией.
– Как он? – спросила Зоя. – Я хочу сказать: корь не отразится… на… – Глаза ее были полны тревоги, и она даже отставила флакончик вожделенных духов.
– Нет, – успокоила ее Мари. – Мама говорит, что состояние Ольги тревожит ее сильней.
Ольга была на четыре года старше Мари. Эта уже совсем взрослая девушка отличалась, не в пример Мари и Зое, необыкновенной застенчивостью.
– Как хорошо было сегодня в «классе», – сказала Зоя со вздохом. – Ах, как бы я хотела…
– Ну что? – со смехом перебила ее Мари, знавшая наизусть все затаенные мечты своей подруги. – Чтобы тебя «открыл» Дягилев?
Обе засмеялись, но огонек, вспыхнувший в глазах Зои при упоминании этого имени, разгорелся ярче. Она вообще была яркой – ослепительные волосы, сияющие глаза, стремительно-плавные движения. При всей своей кажущейся хрупкости Зоя была полна сил и энергии, готовой вот-вот выплеснуться через край. Само ее имя по-гречески означало «жизнь», и нельзя было удачней назвать эту расцветающую юную женщину.
– Да… – призналась она. – И мадам Настова очень хвалила меня.
Девушки посмотрели друга на друга и подумали об одном и том же – на память обеим пришла Матильда Кшесинская, танцовщица, которая была возлюбленной Николая до его встречи с Аликс. Тема эта была под запретом, имя балерины произносилось только шепотом, когда вокруг не было взрослых. Однажды Зоя упомянула Кшесинскую при матери – та пришла в ужас и строго-настрого запретила дочери даже думать о столь не подходящем для барышни предмете, как давнее увлечение государя. Бабушка была не столь сурова и однажды вскользь заметила, что Кшесинская была первоклассной балериной.
– Ты все еще думаешь поступить в Мариинский? – спросила Мари, хотя Зоя уже несколько лет не говорила ей о своей детской мечте.
Мари знала, что для Зои путь на сцену заказан: в должный срок она выйдет замуж, у нее будут дети, она станет такой же великосветской дамой, как ее мать. Ни о каком балетном училище и речи быть не может. Но в этот февральский день так приятно мечтать за чаем о несбыточном – это тешит и радует, как возня кокер-спаниеля Джоя под столом. Жизнь прекрасна, даже несмотря на корь, сразившую чуть не всю августейшую семью. Болтая с подругой, Мари могла позабыть хоть ненадолго о том, какая ответственность