Дивляна вскинулась и толкнула Аскольда. – Исполох, будто русь… то есть козары пришли!
– Милко! – крикнул Аскольд. – Поди узнай!
Поднялась челядь, потом кто-то вбежал в истобку, где за занавеской спали князь и княгиня. Аскольд к этому времени уже откинул занавеску и сидел на лежанке, хмурясь и протирая глаза.
– Княже, княже! – вопил Вечерко, один из кметей, отряженных сторожить Борислава. Вслед за ним вбежал кто-то из челяди с факелом.
– Что такое? – Князь, в сорочке, соскочил с лежанки, чуть не сорвав занавеску. Он не ждал никаких добрых новостей, а полная луна и в нем вызывала неприятное тревожное чувство.
– Оборотень! – орал Вечерко, всклокоченный и в разорванном плаще, с вытаращенными глазами. – Оборотень он!
– Кто?
– Мстиславич! Оборотился! В волка перекинулся! Говоруху и Дрозда порвал, не знаю, живы ли! Сам я едва ушел! Оборотень! Говорил я, что оборотень он!
С полатей соскочила Ведица, в длинной белой рубашке и с растрепанной косой очень похожая на русалку.
– Что, что такое? – кричала она. – Что случилось?
– Говори толком! – Аскольд взял Вечерко за рубаху на груди и тряхнул. Его лохматые рыжие брови гневно нахмурились: он уже понял, что стряслось что-то очень нехорошее. – Откуда там оборотень? Ты не пьян?
– Да откуда – нам воеводша не наливала. А оборотень – это сам он, Мстиславич! Полнолуние же – вот он в волка и обернулся! Они, деревляне, все оборотни! Он полнолуния ждал – в силу вошел, волком обернулся и убежал!
– Убежал? – ахнула Дивляна, выглядывая из-за занавески и прикрываясь ею, чтобы дворовая челядь и кмети не смотрели на неодетую и неприбранную княгиню.
А народу уже набилась полная истобка – все полураздетые, лохматые, моргающие со сна, перепуганные и недоумевающие. Принесли несколько факелов, но Дивляна велела их убрать и зажечь светильники, чтобы не подпалили в суете утварь и волосы друг другу.
– Кто убежал? – рявкнул Аскольд, при этом слове придя в непривычное для него яростное возбуждение.
– Так оборотень же! В волка оборотился! Дрозда порвал, Говоруху куснул! Сам я еле вырвался, прямо возле носа зубищи лязгнули! Зверь, говорю же, зверь!
– Сейчас я сам тебе лязгну! – Аскольд в гневе схватил его за шиворот. – Я тебе покажу зверя! Из шкуры вытряхну!
– Что я сделаю! Смилуйся, княже! – вопил Вечерко, болтаясь в его руках. – Смилуйся! И так чуть жив ушел!
– Где Живень? – Аскольд бросил его, и Вечерко рухнул на земляной пол, будто его не держали ноги.
Живень, старший дозорного десятка, появился чуть позже. Вид у него был не лучше – рубаха порвана, рука наспех замотана окровавленной тряпкой. Причем на руке, когда тряпку размотали, обнаружились следы настоящих волчьих зубов, хорошо знакомые каждому ловцу. Еще повезло,