чтобы не получить ненароком по щам.
Баба Маша, войдя в дом, ничего не сказала по поводу наполненного первачом стакана, но зато так пронзительно кашлянула в кулак, что дядя Миша, сделав из тетрадного листа воронку (не выливать же), мигом сцедил то, что, увы, не успел употребить, обратно в бутыль.
– Иди картоху окучивай, супостат, – только и прошипела баба Маша, словно Зевс, испуская взглядом молнии. Но ничего, впрочем, больше от нее и не требовалось.
Ближе к осени, как с нетерпением и ожидалось дядей Мишей, энергетический запал у бабы Маши снова стал сходить на нет.
Потихоньку жизнь возвращалась на круги своя. Сначала во двор из сарая был извлечен мопед, а еще спустя неделю у дяди Миши забрезжил подходящий повод – Успение.
Накануне наступления повода печальная и тишайшая баба Маша по сложившейся традиции покорно отнесла в чулан стандартный праздничный набор – три банки с огурцами, две фляги первача и ведро.
Отнесла и, обессилено прислонившись спиной к двери, скорбно задумалась: «Ох, горька ты, бабья доля. Вот сейчас закатится ее ясно солнышко на три недели кряду в «навигацию», и кто тогда картоху копать будет. Двадцать соток картохи как-никак – это вам не шутки. Потом осень наступит, дожди зарядят, превратив поле в непролазные хляби, пропадет, как пить дать, картоха. А, с другой стороны, что делать-то с ним, что? Вспомнила, смахнув слезу, как ладно было у них в семье совсем еще недавно, пока в бабе Маше присутствовала внутренняя сила, ниспосланная ей небом. Воистину не небесная кара за грехи ее это была, не несчастный случай, это было ее Благословение!»
Раздумья прервал далекий раскат грома, который свидетельствовал о том, что сейчас над деревней начнется очередная грозовая свистопляска.
– Кстааати… а ведь это мысль. Надо только найти место побойчее!
Когда она окончательно решилась, то откопала в сарае среди хламья палку какую-то подлиннее и отправилась навстречу грозовым всполохам.
Бабы соседские, конечно, удерживали, увещевали как могли, у виска крутили. Да куда им.
Пока баба Маша шла заклинать молнии, ее ненаглядный успел приговорить три стакана и, впервые за лето, был на седьмом небе блаженства. Но в самый разгар праздника, как оглашенная, влетела соседка Нюрка и с порога сломала ему процесс наслаждения жизнью.
– Ты вот сидишь тут, ирод, водку пьянствуешь, и по барабану тебе, что Манька твоя на Лимберову пошла, а в руках-то у нее труба медная. Рехнулась бабка совсем. Молнию пошла ловить. А ты давай сиди, супостат, лакай.
Дяди Мишина ладонь сама выпустила стакан и сжалась в кулак.
– Ну я ей задам щас молнию, такую ей молнию задам.
И, напялив картуз, он нетвердой походкой направился на холм.
Дядя Миша и сам, наверное, не осознавал, что им руководило в большей степени в тот момент. То ли страх за свою дурную бабку, то ли опасение сломать перспективу так хорошо складывавшегося застолья, если та все-таки получит свой энергетический допинг.
Как и предполагалось, он нашел ее на самой высокой точке местности. Баба Маша стояла во весь