школьники.
– Их находят, и внуков тоже. И всех вешают вон там, – экскурсовод показала на ряды многоярусных виселиц.
Мне стало дурно, и я ушла. За мной шёл папа и Нурлан, Хмурого я давно не видела, а перед глазами были искалеченные растерзанные тела и таблички с преступлениями:
«Убил животное!»
«Отказалась рожать шестого ребёнка!»
«Не поклонилась флагу в Святой день!»
«Шутил про нашего Спасителя!»
«Жил один!»
«Разводил кур и кормил ими своих детей»
«Отрицал свою вину за рабство чернокожих триста лет назад!»
«Отрицал свою вину за рабство белых сто лет назад!»
«Отрицал Величие нашего Спасителя перед богом!»
«НЕ славил имя нашего Спасителя в молитвах!»
«Бил собак!»
«Не читал Великой книги нашего Спасителя!»
Я побежала, не разбирая дороги, не заметив, как вбежала в шапито. Шатёр был полон, дети громко смеялись, а на арене происходило странное действо. По арене ходили два высоких дрессировщика в чёрных фраках и высоких цилиндрах. Они отдавали команды и хлестали по голым спинам своих питомцев – и это были люди, похожие на людей, но не люди. Они двигались, как обезьяны, прыгали через обручи, через огонь, вскакивали на тумбы, дрались между собой, нападали на дрессировщика, оскаливая длинные жёлтые зубы, сплёвывали кровь после ударов в белоснежный песок, темнеющий от крови, пота и говна. Иногда дрессировщики заходились и насмерть забивали зверо-людей, оставляя их на растерзание другим. Звери набрасывались на свежую кровь, рвали на части, жрали прямо тут, не обращая внимания на удары хлыстов, а зал гудел, ликовал от наслаждения.
Папа вынес меня оттуда, я стояла в ступоре, не понимая, что может быть общего у этого ужаса с цирком, сопоставляя и находя новые и новые совпадения. Папа и Нурлан несли меня как статую к чёртову колесу, а у меня в ушах всё ещё стоял бой барабанов, крики: «Алле, оп!»
– Где я? – открыла глаза и не поняла, почему земля уходит из-под ног, а я взлетаю всё выше и выше.
– Очнулась, это хорошо, – сказал Хмурый. – Подыши, станет легче. Здесь воздух чище.
Мы в люльке или как она там называется, короче крутимся на колесе. Поднялась, посмотрела всем в глаза, папа бледен, у Нурлана серое лицо, только Хмурый не изменился, такой же непроницаемый. В верхней резвились подростки, во что-то играли, ниже две девушки тёрлись друг об друга, жадно сосались, опасно балансируя на узкой скамье. Та, что была снизу, помахала мне, отправив воздушный поцелуй. Я скривилась и стала смотреть прямо перед собой.
Изумрудный город открывался во всей своей красе. Горели красочными огнями улицы, текли, как горные реки, бурля и шипя, а между руслами рек высились прекрасные дома, росли изумительные по своей красоте деревья, били золотые фонтаны, и от земли поднимался блаженный сладкий нектар, вдыхая который забываешь обо всём. У меня стало мутить в голове, я забыла про всё: про этот цирк, про казни, трупы, детей, жующих рядом с гнилым мясом,