из числа двоечников у меня появились твердые троечники, которые нередко лучше меня объясняли материал своим товарищам и спрашивали с них. И к концу февраля как будто новое дыхание появилось у моих детей – они перестали получать двойки. То ли им надоело, то ли они стали выслушивать больше похвал от учителей и от меня, то ли стали больше себя уважать, но факт остается фактом: к концу третьей четверти большая часть неуспевающих детей стали успевающими. Но все-таки трое имели двойки по арифметике; видимо, сказалось мое отсутствие в течение последнего месяца: я летал на экзаменационную сессию в Москву.
В четвертой четверти я возобновил занятия своей группы «продленного дня», и пятый класс все окончили без двоек.
Тогда я и вывел для себя одно простое, но важное правило: если любишь своих детей, то обязательно придумаешь что-нибудь такое, чтобы им было хорошо.
Несмотря на то, что Наратай был типичным медвежьим углом, здесь был богатый леспромхоз, свой большой клуб, больница и вся, необходимая для жизни инфраструктура. Было много молодежи моего возраста, а также немало людей постарше с интересным жизненным опытом. И жизнь моя стала разнообразной и богатой событиями.
Ближе к маю потеплело, снег быстро сошел, и я мог позволить себе вылазки на природу. По воскресеньям я брал тозовку (малокалиберную винтовку) у местного лесника и до изнеможения бродил по тайге, изредка постреливая по шишкам и сучкам, чтобы не забыть навык. Нередко попадались белки, бурундуки, иногда рябчики и косачи. Но я по живым мишеням не стрелял: этот самозапрет у меня с детства, в котором, владея арсеналом всевозможных самопалов, я настрелялся вдоволь.
Однажды весенним днем я вышел к Ангаре и был в очередной раз потрясен ее могуществом: вся поверхность реки была покрыта огромными глыбами нерастаявшего льда – торосами, – высота некоторых достигала человеческого роста.
К первомайским праздникам школа готовилась долго и основательно. А утром 1 мая мы давали концерт для жителей поселка. Дети читали стихи, изображали персонажей басен Крылова, танцевали. Было и хоровое (правда, одноголосое), и сольное пение. Особенно долго хлопали четверокласснику Мише Тыкманову, который жалостливо пел о солдатах, уходящих на войну:
И долго-долго плакали старушки
И клали им ватрушки в рюкзаки.
Гвоздем концерта была пирамида, которую выстраивали на сцене мои «пятыши». Пирамида была сложная, в три яруса. Дети ужасно волновались, боясь сбиться или упасть, но все прошло гладко. Я был с ними и подыгрывал им на двухрядке.
В мае установились теплые и даже жаркие дни. Однажды я внезапно проснулся среди ночи от мощного орудийного грохота и сотрясений земли. Вместе с другими перепуганными односельчанами я выскочил на улицу. Люди напряженно вслушивались в страшный гул, доносившийся со стороны Ангары.
Последний раз я слышал такой же гул при освобождении моего родного города Бельцы в Бессарабии от немецких и румынских захватчиков весной 1944 года,