ранить в руку?
Я бежал и ненавидел себя за то, что бегу. Потому что знал, что прав. И Джой знает, что я прав. Но ей так проще. Легче заставить изменить мнение ребенка, чем объяснить другому взрослому, в чём не прав он или его горячо любимое чадо.
Наш город, Трентон, насчитывал чуть больше двухсот пятидесяти тысяч человек. В разных его концах расположились два крупных градообразующих предприятия. На севере – завод по производству химических удобрений, обеспечивший работой половину жителей, и швейная мануфактура на юге. Около четверти населения трудилась у станков со шпульными колпачками и прижимными лапками. Оставшаяся часть нашла себя в магазинах, прачечных, салонах красоты и прочих сферах сервиса.
Тридцать пять лет на заводе по пошиву спецодежды работала закройщицей женщина. Одри Дэвис. Моя бабушка.
Я помню, как сидел на ковре в её гостиной, сооружал башню из конструктора, а она, компактно усадив своё грузное тело в кресло и нацепив на нос очки, зашивала мои порванные штаны.
– Мэтти, Мэтти… – затянув узелок и откусив нитку, она расправила аккуратный шов на коленке и подозвала меня рукой. – Как тебя угораздило разорвать новые штаны?
Я виновато пожал худенькими плечами. Бабушка сипло рассмеялась и шутливо схватила меня за нос.
– Ох, что с тобой делать, сорванец… Держи.
– Спасибо, бабуля.
Она протянула мне штаны, поглаживая по спине морщинистой рукой и тут же назидательно погрозила пальцем.
– В следующий раз будешь зашивать сам.
– Я не умею.
– Ничего. Я тебя научу.
Утром того дня, я пришёл домой после ссоры в школе. Это был мой первый год в новом классе, первая неделя. Задира из параллельного класса кричал обо мне гадости. Я терпел, пока мог. А мог я не долго. Не сдержался, пихнул его обеими руками в грудь, да так, что он упал назад себя. Перед всеми. А после уроков в школьном двое меня ждали уже трое…
Я пришёл домой, утирая слезы рукавом пиджака. Бабушка нахмурилась, усадила меня на диван рядом с собой и выспросила все подробности. Я рассказал. Я всегда всё ей рассказывал. Она беспокойно качала головой и гладила меня по спине.
– Я поговорю с его мамой. Не дело, что один мальчик обижает другого и настраивает против него всех.
– Не надо. Будет только хуже.
– Ох, Мэтти.
Она рассказывала мне о прощении, терпении и Иисусе. Не знаю, как она смогла дожить до своих лет, веря в то, что в каждом человеке есть что-то хорошее. Не в каждом. Далеко не в каждом.
В конце нашего разговора, она вытащила из кармана домашнего халата платок и вытерла слезы с моего лица.
– Не надо плакать. Мужчины не плачут, – она сказала это без упрëка, но плакать тут же расхотелось. – Ты сильный мальчик, Мэтти. Добрый и умный. Ты справишься. А я буду рядом.
И она была рядом. Первые восемь лет моей жизни. После того разговора прошёл месяц, прежде чем ей поставили диагноз «плоскоклеточный рак».
Полная, гордящаяся своими объёмами женщина, высохла до состояния мумии за каких-то несколько