который ощущает себя хозяином этого мира. Только сейчас мне очевидно, насколько наивными были эти стремления.
Схватив из ящика на одной из полок яблоко, протёр его краем футболки и откусил кусок. Я не первый раз оставался здесь на ночь. И неспроста выбрал именно это место. Здесь в самодельных деревянных ящиках всегда можно было найти еду, на старых куртках я умудрялся спать, складывая их на деревянные палеты. Как правило, я оставался тут до утра, пока городские часы не отбивали шесть. Потом, чтобы не попасться хозяину, удирал, стараясь перед этим привести внутренности сарая в первозданный вид. Съедал я немного, так что вот уже год мне удавалось скрывать от владельца своё пребывание здесь, несмотря на то, что в последнее время сбегал из дома почти каждую ночь.
От эмоций я вырубился ещё до полуночи. Поджав колени, устроился на старом тряпье, надеясь, что завтра всё изменится.
Не изменилось. Разумеется. Весь следующий день болтался по городу без дела, решая, как быть дальше. По возвращении заметил на полках сарая новые ящики, большой диодный фонарь и, что самое главное – тёплое одеяло, свернутое в рулон. Хоть стоял уже конец июня, и днём хватало штанов и футболки, ночи на земле были холодными. Без долгих размышлений размотал одеяло, соорудил постель и принялся изучать содержимое ящиков.
Фрукты в сиропе, ветчина, кукурузные хлебцы, несколько упаковок шоколадных батончиков, соки и бутилированная вода. Желудок тут же выразил своё отношение к находке громким урчанием. Я достал нож, вскрыл одну из банок с ветчиной, открыл хлебцы и уминал почти деликатес, быстро орудуя челюстью. Закончив, собрал пустые банки и пакеты, сложил их к выходу, чтобы утром выбросить. Перед сном перелистал знакомые страницы журнала под ярким светом фонаря и улёгся спать.
Уснуть долго не получалось. Я проматывал в голове события последних дней, чередуя в мозгу злость и обиду. Ненависть к системе и самому себе сжирала изнутри.
Поскольку единственная школа в гетто сгорела ещё до моего рождения, а новая находилась на границе района, учились в ней не только дети из гетто, но и отпрыски так называемой «интеллигенции». Как, например, Чарли Прайм, сын местного бизнесмена. По стечению обстоятельств, в одном из магазинов его отца работала моя мать.
Когда в начале учебного года классы перемешали, мне «повезло» попасть учиться вместе с Чарли, тогда как мой друг и сосед, Малкольм, остался в параллельном. И вот тогда снова начался ад. Но уже обоюдный.
Прайм был новеньким, однако уже в первые пару недель умудрился сколотить свою банду. Каждый член этой группировки считал своим долгом ткнуть носом любого чернокожего из гетто, указать на его происхождение, при этом не выбирая слова. Будто то, что мы жили в менее благополучном районе города, должно было непременно наложить свой отпечаток на каждого. Без права обжаловать вердикт. И если кто-то из одноклассников предпочитал молча сносить оскорбления, в надежде, что травля прекратится, то мне претила такая политика. Как только точка кипения была достигнута,