на океанские волны, пенившиеся в тридцати метрах от них.
– Трое. «Портлендский палач» – Лиланд Бомонд, его Призрак и Ворон. Но в конечном счете только один человек дергал за веревочки. Ворон. Но когда я думаю о нем, то зову его Данте.
Любое воспоминание о тех событиях вызывало у Бролена тяжелые вздохи. Вот и сейчас в его груди разразилась буря страдания; казалось, удары внутреннего грома разрывают его душу и сердце. Мысли о работе в полиции неизбежно приводили его к этим призракам, к тому, во что благодаря Данте превратилась его собственная жизнь. Расследование принесло ему все: профессиональную славу, разочарование, стимулы, энергию и даже любовь. Он не довел дело до конца, чуть-чуть не успев помешать убийце. Затем последовала отставка.
– Почему Данте? У него что, не было настоящего имени?
Бролен вынырнул из глубины своих мыслей и поднес бутылку к губам.
– Он похож на поэта, – глотнув, ответил детектив, – он устроил другим людям настоящие круги ада. Но, может быть, я зову его так потому, что до конца не разобрался в потемках его души… – добавил он, помолчав.
Аннабель нахмурилась, но не отважилась спросить; Бролен должен был сам ей все рассказать.
– Он не достоин того, чтобы люди знали его имя, – наконец объяснил детектив. – О нем говорили везде, писали книги. Тогда как его жертвы забыты, все они – безымянные убитые. Таков мой ему ответ: стереть его имя из памяти.
Сострадание, переполнявшее Аннабель, было искренним. С самого начала их знакомства что-то в этом человеке расположило ее. Детектив Бролен казался равнодушным к мнению посторонних, он жил в обществе, но его ум не был подчинен этому обществу; Бролен был окружен ореолом настоящей свободы и страдания, и этим страданием он платил за свободу.
Аннабель положила ладонь ему на плечо, утешая; в жесте не было никакой двусмысленности; она спросила себя, как могла появиться в Бролене такая ненависть к этому Данте. Как будто к делу промешивалось что-то глубоко личное.
– Когда Данте был арестован, я уехал подальше от всего этого. Затем уволился из полиции. Несколько месяцев я путешествовал, не зная, что делать теперь.
– Почему же вы вернулись?
Тихий вопрос напоминал ласковый ветерок.
– Камни.
Глядя на океан, Бролен сделал еще один глоток.
– Уезжая, я не убегал прочь, а просто пытался ответить на вопрос «Почему?». Разобраться в смысле жизни. Старушка Европа казалась мне идеалом, я хотел найти ответы там, в колыбели нашей истории. Сначала Франция, потом Италия. Я пересек экс-Югославию, разрушенную лживой информацией больше, чем войной, затем Грецию… Но ни намека на ответ во мне не возникло. Я видел солнце, встающее над башнями Каркассона, море, наблюдавшее за подвигами Геракла, но ничего не пробудилось во мне. Египет стал следующей моей целью, я пробыл там шесть месяцев. Я мог бы рассказать вам много чудесных историй про эту страну, ее жителей, Каир и Хан-аль-Халили[9], Нил и тамошние богатства. В Египте