дверью. Через какое-то время он появился вновь и доверительным тоном сообщил Борису Платоновичу, что его примут, но только в порядке очереди.
На иной исход событий младший брат важного чиновника и не рассчитывал, поэтому особого недовольства подобный ответ у него не вызвал.
«Кому-то – все, а кому-то – ничего», – больно уколола рвущаяся при каждом удобном случае наружу навязчивая мысль, намекая на обладание старшим братом роскошным особняком, доставшимся ему по вековой традиции по праву первородства, а также на его высокое положение в обществе.
«Успокойся, – впорхнула в голову другая мысль. – Для того, чтобы содержать такой дом, дерзких амбиций и жалоб на несправедливую судьбу недостаточно, нужно иметь шустрые мозги и железные нервы, успевать крутиться, забывая об отдыхе и собственном благополучии. У Аркаши это все есть, а у тебя… увы».
На том конкуренция противоречивых голосов затихла, так и не начав серьезного спора.
Потекли унылые минуты. Дверь открывалась и закрывалась. Одни визитеры находились в кабинете совсем недолго, другим приходилось задерживаться. Борис Платонович в мрачном оцепенении безразличным взглядом провожал вереницу снующих туда-сюда деловых людей. Некоторые получали от его брата желаемое, поскольку счастливое выражение не сходило с их лиц. Они вежливо с улыбкой прощались с секретарем и, окрыленные, покидали цитадель. Другим везло меньше. Разгоряченные, с покрасневшими глазами и презрительными усмешками на губах, они буквально выпрыгивали из кабинета в приемную и, что-то сердито буркнув, растворялись в опускающемся на город вечернем сумраке.
Вскоре перед Борисом Платоновичем остался только один гость. Мужчина лет тридцати пяти – тридцати семи, с аккуратно уложенными темными волосами, с кожаным пухлым портфелем в руках и нагловатым взглядом явно нервничал. Он вглядывался в лица покидающих кабинет клиентов и партнеров, и его беспокойство по мере движения «потока» возрастало, в особенности, когда очередной посетитель, хмурый и раздосадованный, уносил с собой оставшиеся нереализованными устремления и надежды.
Наконец, коричневая дверь «поглотила» и пижона с красивым кейсом. Борис Платонович бросил взгляд на настенные часы и с удивлением отметил, что, пока он бездельничал, большая стрелка успела обежать почти два полных круга по золоченому блестящему циферблату.
Прошло еще двадцать минут, прежде чем «пижон» вновь появился в приемной. Внешне он держался все с тем же нагловатым апломбом, но Борис Платонович успел уловить затаившееся в уголках глаз раздражение.
«Значит, братец не дал ему то, за чем приходил гость».
– Прошу Вас, – услышал он негромкий голос секретаря, и недовольное лицо последнего посетителя мгновенно испарилось из головы Бориса Платоновича.
Он прошел в кабинет, просторный и ярко освещенный, его брат всегда предпочитал окружать