порывисто поднялся с кресла и сделал несколько торопливых шагов.
– Ты серьезно? – еще не веря своему счастью, почти выкрикнул он. – Давай я напишу расписку…
Аркадий поднял руку вверх, как бы останавливая поток льющихся из уст брата заверений и обещаний.
– Не надо расписок, отдашь, когда сможешь, – благосклонно разрешил он.
Такой поворот событий заметно разрядил витавшее в кабинете напряжение. Борис Платонович в знак благодарности попытался подобрать тему беседы, которая вызвала бы у Аркаши интерес. Но в своем благородном стремлении он на мгновение позабыл о той пропасти, которая их разделяла, и о том, каким сложным человеком был Аркадий. Одного «слепого» шага оказалось достаточно, чтобы Борис Платонович наступил на кинутые им самим же по неосторожности грабли.
– Слышал о новом хобби твоей дочери. Я сам в молодости пытался учить итальянский, но так и не смог осилить, повстречал Светку и все вокруг закрутилось.
Упоминание об увлечении Лизы иностранным языком вызвало у ее отца совсем не ту реакцию, на которую рассчитывал Борис Платонович. Да, он знал, что дочь частенько проводит время с итало-русским словарем в руках. О причинах, сподвигших сделать ее такой выбор, родитель не интересовался: хочет – пусть учит. Вопрос был в другом: откуда Борису стало известно об этом увлечении? Братья общались нечасто, безразличие и отчужденность, красным пунктиром пробежавшие между главами семей, передались и их детям. За одним, пожалуй, исключением. Его единственная дочь внезапно воспылала страстью к своему кузену Евгению. В юности, пока был жив Платон Станиславович, дети нередко проводили время вместе, но никому и в голову не могло прийти, что между двоюродными братом и сестрой может вспыхнуть нежное чувство. А ведь вспыхнуло! И теперь каждое напоминание об этой связи вызывало у Аркадия Платоновича что-то наподобие зубной боли, от которой хочется немедленно избавиться.
Понятно, что о занятиях итальянским Борису сказал его сын, а он, в свою очередь, узнал о них от Лизы. Эта цепочка само собой разумеющихся фактов мгновенно обозначилась в голове Аркадия Платоновича, как только его брат заикнулся о своей осведомленности Лизиным хобби. По этой причине от великодушного настроя Аркадия Платоновича не осталось и следа, а на смену ему пришло нечто, напоминающее досаду. Он постарался обойти стороной неприятную тему, но полностью избавиться от появившегося горького осадка у него не получилось.
– Лиза меня в свои планы не посвящает, – ответил неопределенно Аркадий Платонович. – Как-то заметил ее за зубрежкой словаря, спросил, для чего ей итальянский. А она глаза в пол, говорит, что после института собирается путешествовать, и Италия у нее на первом месте. Но сдается мне, причина в чем-то другом. Она вообще у меня скрытная, о многих вещах я узнаю уже постфактум. Твои дети, наверное, такие же… – многозначительно закончил он.
На лице Бориса промелькнуло замешательство, он старался уловить смысл подтекста, явно присутствовавшего в словах