я боюсь!.. – с отчаянием, раздирающим голосом молила Адриенна.
– Двадцать тысяч!.. А? Каково? Слыхала, Томас?
– Оставь ее, вечно у них всех одна песня!
Адриенна, видя свое отчаянное положение, собрала всю энергию и заявила как могла решительнее:
– Ах, вот как! Ну, хорошо… Если на вас не действуют ни доводы, ни мольбы, ни угрозы, то я вам объявляю прямо, что не хочу здесь оставаться и сейчас уйду, слышите – уйду… Посмотрим, кто осмелится задержать меня силой…
И с этими словами она решительно направилась к двери.
В это время снова раздались прежние дикие крики… Но на этот раз за ними не последовало никакой борьбы, никакого топота, а только ужасный, дикий вой.
– О! Что за крик! – воскликнула Адриенна и в страхе приблизилась к обеим женщинам. – Эти крики… вы слышите их?.. Но что же это за дом, где раздаются такие крики?.. А там – посмотрите, что там? – почти как помешанная, повторяла она, указывая на освещенное окно, где продолжала мелькать белая фигура. – Вон там… посмотрите! Что это такое?
– А вот видите, они тоже не слушались, как вы… вот теперь и кричат, – сказала Томас.
– Да что вы говорите? – с ужасом, ломая руки, спрашивала мадемуазель де Кардовилль. – Где же я, Господи? Что это за дом? Что с ними делают такое?
– А с ними делают то, что и с вами сделают, если вы будете злиться и не пойдете сейчас же спать, – начала Жервеза.
– На них надевают вот эту штуку, – пояснила Томас, указывая на одежду, которую держала в руках, – а зовут это смирительной рубашкой!
– Ах! – с ужасом, закрыв лицо руками, воскликнула Адриенна.
Это страшное слово пояснило ей все… Наконец она поняла! Этот последний удар совершенно лишил ее сил. После всех треволнений этого дня страшная истина открывалась ее глазам, и девушка почувствовала, что теряет сознание.
Адриенна побледнела как смерть, ее руки беспомощно опустились, и, падая на пол, она еле успела пролепетать угасающим голосом, с ужасом глядя на смирительную рубашку:
– О, только не это… пощадите! Делайте со мной, что угодно… только…
Женщины едва успели ее подхватить. Она была в глубоком обмороке.
– Обморок… ну, это пустяки, – сказала Томас. – Давай снесем ее на кровать, разденем, уложим, и все пройдет.
– Неси ее ты, а я возьму лампу, – сказала Жервеза.
Высокая и сильная Томас подхватила мадемуазель де Кардовилль, как ребенка, и понесла ее через маленькую дверь, в которую ушел доктор Балейнье.
Дверь эта вела в маленькую комнату, очень чистую и опрятную, но поражавшую пустотой и какой-то ледяной наготой. Ни занавесей у защищенного решеткой окна, никаких признаков роскоши и комфорта. Маленькая железная кровать, очень низенькая, со столиком у изголовья, стояла в углу, камин был окружен решеткой, так что к нему нельзя было подойти; стол, прикрепленный к стене, кресло, привинченное к полу, комод красного дерева и соломенный стул составляли все ее убранство. Тяжелым контрастом очаровательному