ныне на дорогу ехать хощю к своему и вашему государю на Москву, и по ныне посадником псковским, и бояром, и всему вашему Пскову отчине государя моего и вашего повестую: на вашем честноприятии и на вашем хлебе, и на вологе, и на вине, и на меду кланяюся: аще паки, оже ми даст Бог, и буду на Москве у своего и вашего государя, а где паки вам надобе будеть, ино яз паки царевна о ваших дёлах хочю печаловатися вельми».
Сказав эту речь, царевна поклонилась посадникам и всему Пскову. Все потом сели на коней, и она вошла в воз, приложилась к иконам у св. Троицы и с великою честью отъехала из Пскова. Посадники и бояре провожали ее до старого Вознесенья.
С такими же почестями встретил и проводил царевну Софью Великий Новгород.
Вообще Псков и Новгород приветствовали высокую путешественницу и будущую государыню свою, как умели и как, вероятно, у них было принято встречать таких высоких гостей. Для них не казалось даже непозволительным, что, во время шествия царевны с кардиналом, впереди последнего несли, по латинскому обычаю, распятие на высоком древке. Их удивляло только то, что кардинал не снимает перчаток («перстатицы») даже в церкви, и что он весь в красном, что в свите царевны «люди черны, а иные сини» и т. д. Но в Москве, как в престольном городе, на эти внешности должны были обратить особенное внимание, тем более, когда сообразили, с какими целями ехал в Московское княжество папский легат.
Когда Софья была еще далеко от Москвы, там уже собрался совет: великий князь совещался с матерью, братьями своими и боярами относительно того, как принять невесту, а особенно следовавшего с нею кардинала. Как они извещены были, царевну везде сопровождал папский посол, а впереди всегда несли латинское распятие. Можно ли допустить это в Москве в самый же день встречи и приема невесты? На совещании голоса разделились: одни говорили, что можно допустить это и в Москве; другие, напротив, утверждали, что этого допустить нельзя, что подобного ничего прежде не бывало в московской земле, что потому и теперь не следует оказывать почестей латинской вере. Указывали даже на Исидора, бывшего на флорентийском соборе и погибшего за то, что он оказал уважение латинской вере.
В этих затруднительных обстоятельствах великий князь обратился за разрешением конфликта к митрополиту Филиппу.
– Нельзя послу не только войти в город с крестом, но и подъехать близко, – отвечал митрополит великому князю: – если же ты позволишь ему это сделать, желая почтить его, то он в одни ворота в город, а я, отец твой, другими воротами из города. Неприлично нам и слышать об этом, не только что видеть, потому что кто возлюбит и похвалит веру чужую, тот над своей надругался.
После такого ответа великий князь немедленно послал навстречу царевне одного боярина, который должен был отобрать у кардинала крест и спрятать в сани. Кардинал никак не соглашался исполнить это требование, но потом должен был покориться. Но зато московский посол Фрязин, которого летописец называет «денежником», долго сопротивлялся, желая этим угодить папе и его кардиналу