это?! – изумляюсь я, – Не может быть!
– Лезь, сам посмотри!
Мы долго возимся на чердаке, в две человеческие силы устанавливая печную трубу на место. Потом лезем на мокрую, скользкую крышу – привязываем трубу снаружи, проволочными растяжками, к коньку крыши.
Всё! Ремонт закончен. Казанцев исчез в доме. А я – любопытный. Заскочив за угол дома, я стою в вакууме ветровой тени и торопливо осматриваю окрестности:
Орлан-белохвост заходит на посадку на свой высокий мыс, слева от нас! Я смотрю, как зайдя против ветра, со стороны океана, он полого снижается, снижается… и с ходу, садится… в бамбук!
– Хм! – изумлённо поднимаю я брови, – Какой умный! Не на присаду, а прямо в бамбук! Молодец-то, какой!
Упругая щётка бамбука с головой прячет огромную птицу. Я смотрю в бинокль, как с гребня этого мыса, шквальным отбойным ветром в океан непрерывно гонит длинный, белый шлейф снежной позёмки… По опыту своей лесной жизни, я знаю – плотные заросли бамбука превосходно защищают от ветра. Там, на мысу, в бамбуке – даже сейчас, тихо и спокойно.
– Хм! – снова хмыкаю я, – Выходит, это знаю не только я!..
Тятинский дом. Всё, постепенно, улеглось. Сегодня – девятнадцатое апреля. После трёх суток заключения в стенах дома, мы с удовольствием выходим «на экскурсию». На часах – половина двенадцатого, дня…
На косе, в устье Тятиной, среди тихоокеанских чаек, я, в бинокль, отыскиваю несколько черноголовых.
– Серёж! Озёрные чайки!
– Где?! Аааа!.. Пришли, значит! Но это, ещё – только гонцы.
– А, видишь? Средние чайки! Меньше наших клуш! Они – чисто-белые.
– Ну!
– Это – моевки! Мне Дыхан показывал. Тоже пришли! Эти – проходные. Уйдут далеко на север. Знаешь, что такое мойва?
– Конечно. Рыбка! На корюшку похожа.
– Мойва – это Север! Олицетворение Севера – это птичьи базары! Кайры, треска и мойва. И эти чайки…
Вот, что такое – весна! Это первые встречи в этом году, первые птицы, первые цветы…
На возвышении морской террасы сидит, контролируя всю нашу Тятинскую бухточку, орлан-белохвост.
– Зю-зю-зю! Зю-зю-зю! Зю-зю-зю!
По шиповниковым зарослям низкой морской террасы, густыми колокольцами звенят, перепархивают стайки китайских зеленушек. Птички мельтешат в полёте, своим ядовито-зелёным и жёлтым оперением…
А в пойме Тятиной – нам, уже второй раз, встречается интересная птичка: спинка синяя, как у поползня, а брюшко – крапчатое. Хорошо выделяются округлые бровки над глазками…
– Что за птичка? – озадачиваемся мы с Казанцевым.
Но вдруг, в бинокль, я вижу такие знакомые замирания!
– Это – синехвостка! – улыбаюсь я Сергею, – На, бинокль! Посмотри, как она замирает…
– Да! Замирает, – Казанцев тоже улыбается в бинокль, – А чего, это, она?
– Таёжная птичка! – объясняю я ему, – Пока сидит – она незаметна. Дыхан её зовёт «птичка-невидимка».
Это тоже – первая встреча в этом году…
Тятинский дом. Двадцатое апреля.