поставила телефон на громкую связь и отправилась на кухню за новой порцией кофе. Гнев Софи прорывался сквозь бурление воды отрывками.
– Это ведь… он убедил меня… он обещал, что… ведь в нем ничего… он мало… не красавец… и не такой уж умный… все, что он мне обе… как только я в него…
На последней фразе Жаклин взяла трубку, положила на плечо и зажала ухом.
– Ты ничего не хочешь добавить? – срывался голос девушки. – Утешить меня, например? Ты мой единственный родной человек.
– А как же мать?
– Она в тысячах от нас километрах. Территориально ты ближе.
– Но, если я не ошибаюсь, на телефонные разговоры пространственные ограничения особо не влияют.
– Конечно, ошибаешься! Мне бы хотелось, чтобы ты была рядом. То есть я и так тебя чувствую, но если ты положишь руку мне на плечо, это по-настоящему меня обяжет. Или хотя бы сделаешь вид, что тебе не все равно. Ведь тебе все равно?
Жаклин размешивала кофе пластмассовой ложкой. Она не умела притворяться, и сестра прекрасно это знала. Заиграла более привычная ее слуху музыка – монофония мобильного.
– Мне нужно идти, – прервала поток сестры она. – Если есть что-нибудь информативное, можешь позвонить через три минуты. Разговор с коллегами в среднем длится именно столько.
– Что? – было слышно, как хмурится Софи.
– Уже, – бросила взгляд на часы она, – восемь с половиной минуты я слышу одну новость в разных вариациях.
– Жак, что если я покончу с собой? Что если через день тебе придется рассматривать мое дело? Вынимать мое тело из петли?
– Судя по тону, это крупное преувеличение. К тому же люди, склонные к суициду, в действительности о планах сообщают лишь в пяти процентах. Не думаю, что ты в них входишь.
Софи замолчала, и Жаклин поспешила вернуть трубку рычагу, прежде чем та опомнится.
На экране мобильного высвечивалось имя старшего следователя Уве Ингмана. Мужчины средних лет, взбитого телосложения, грушевидным лицом и узкими глазами, затянутыми морщинами. О расследовании он узнавал первым после секретаря отдела, а уже затем сообщал девушке. В свою очередь она созывала команду, чтобы отправиться на место преступления немедленно. Ей доверяли не только по причине профессионализма и даже какого-то педантичного перфекционизма, но потому что кроме работы у нее ничего не было. Она не пыталась придумать отговорки, связанные со здоровьем члена семьи или торжества у родственников. Она не отмечала праздников, а потому могла появиться на месте преступления даже в Рождество. Ей некого было оставлять, и она могла отправиться в любой уголок Европы. Более того, у нее были минимальные потребности, минимальные требования. Она довольствовалась любыми условиями, предложенными страной-заказчиком. Своя полиция есть в каждом государстве, но не в каждой находились те, кто умел работать круглосуточно, без пищи и сна. Она не числилась полицейским, потому что не имела образования. В конторе ей присудили звание старшего детектива, но неформально, и никакая