улыбнулся. Причина улыбаться у него была: он обманул законы природы, обманул старость и принял смерть, как сам того желал – сраженный на дуэли. А бриллиант в золотой оправе вспыхнул и померк, дух камня стал един с душою дуэлянта, ибо хоть жизнь его и нельзя было назвать образцом добродетели, но его храброе и пылкое сердце заставило камень пробудиться.
В глубинах кристалла снова заклубился туман, и прежде, чем дымка рассеялась, и камень смог продолжить свое повествование, рассеянная сорока выронила его, и он, сверкая, скрылся в водах залива, а птица полетела дальше, к своему гнезду на развилке старого тополя.
Музыкант и поэт
– Музыка, музыка! Ты слышишь в воздухе музыку, Пьер? Ах, она переполняет меня, она повсюду! Какая восхитительная мелодия!
– Я – поэт, я слышу в воздухе только слова, и то когда вдохновение соизволит заглянуть ко мне, что случается не так-то часто.
– А я слышу музыку, это как дивный сон, словно весенний ветер, распахивающий окна! Я даже не в силах выразить это словами, но это здесь, или здесь – он взволновано положил руку на грудь, – Это там где душа! Но ты тоже можешь услышать, я сыграю тебе, слушай!
Музыкант кружась пересек комнату, извлек скрипку из футляра, и звуки полились, то плача, то смеясь, наполняя комнату вечерней прохладой и радостью первой зари, вихрями бури и медленными туманами, то шумел лес, то бурлила река, а поэт сидел откинувшись на спинку кресла и думал о чем-то своем, лицо его было мрачным. Он не разделял радости своего друга, даже не друга, а соседа по квартире, которую они снимали вместе уже второй год на самой обычной серой улочке самого обычного, забытого Богом, провинциального городка во Франции. На улочке, совершенно не предрасполагавшей к откровениям свыше, один вид ее, так казалось поэту, уже свидетельствовал о том, что ни разу светлая муза не залетала сюда. А между тем Анри умудрялся слышать в воздухе музыку, наигрывал и день, и ночь новые мелодии, ходил, витая в облаках своих грез, не замечая ничего вокруг! Поэт вынужден был признать – он сгорал от зависти. Как и сейчас, когда печальный вальс наполнял комнату ароматами сада и шепотом листвы, когда звуки, пленяющие и завораживающие, струились из-под смычка. Каштановые кудри музыканта падали причудливыми прядями ему на лоб, и он, закрыв глаза, вальсировал по комнате со скрипкой, в такт рождавшейся мелодии, а поэта душило горе, и обжигала зависть. Да, этому счастью он завидовал. Тому, что Анри может проникнуть за завесу тайны, отринуть заботы и уйти в мир муз и торжества вдохновения. Музыкант кружился по комнате, заваленной листками из нотных тетрадей, книгами, бесконечными неоплаченными счетами, а скрипка пела и пела на тысячи голосов, увлекая душу в головокружительный полет. Прочь! Прочь! Прочь! Туда, где в морской дали чайки скрываются за горизонтом, а полыхающий закат утопает в белых барашках волн. И такой же закат полыхал вдали над лугами и виноградниками за серым и унылым городом, где жил поэт, лишенный вдохновенья, и жил музыкант, который слышал мелодии вечернего неба. Уже более часа Анри сидел, положив