отметивших с положенным торжеством наступления полудня. Неровную дымку тумана, поднимающего от таящего под жаром лучей снега, разорвали протяжный гул и звон, скрип и покашливание часового механизма на башне, а затем снова повисла над городком звенящая тишь, ничто, казалось, не изменилось. Лишь проснулся, потягиваясь и нежась на солнце, большой серый кот, презрительно щурившийся теперь на прохожих из приоткрытого окна дома, утопающего в кустах жасмина и сирени. На ветвях едва проклюнулись почки, и буйная пора цветения была пока далеко впереди. Кот потянулся еще раз, и еще, выражая всем своим видом полнейшее удовлетворение от чудесной погоды, сладкого сна и крайне приятного пробуждения. Затем, с должной грацией соскользнув с подоконника на землю, величаво распушив хвост и встопорщив усы, кот поспешил прочь по своим невероятно важным в такой погожий денек делам. Вообще-то, кот имеет весьма малое отношения к нашей истории, как в частности, так и в целом. Ибо любопытные события развернулись в сокрытом сенью жасмина доме лишь после того, как вечный страж миропорядка в обличье обычного, серого и крайне довольного собой кота, покинул свой пост, устремившись на поиски приключений. Ветерок всколыхнул гардину на окне, заставив бархат полыхнуть огнем искр в лучах солнца и мягкими складками опасть вновь, когда дуновение ветра иссякло, принеся с собой какую-то едва ощутимую перемену. Нельзя было бы наверняка сказать, что стало иначе в комнате, открывающейся взору того, кто, встав на цыпочки, заглянет в темный проем окна. Все также безмятежно дремал в кресле владелец кота, шелестели стрелками часы, в которых затаилась на целый час кукушка, безразличные тени, гонимые солнечными зайчиками, метались по книжным полкам, ленивая росянка, поселившаяся самовольно в цветочном горшке, открывала и закрывала свой опасный бутон, нацелившись на первую весеннюю муху. Однако, если быть чуть более внимательным, то можно заметить подозрительный сгусток темноты, притаившийся в углу за книжным шкафом, в том месте, куда даже проворные солнечные зайчики не забегали в этот час. Ничего мрачного и противоестественного не было в этом скоплении мрака и тумана, хотя, наверное, не каждая тень, спрятавшись в надежном укрытии, начинает менять свою форму по пять раз за минуту. То разрастаясь, то убывая, меняя свой оттенок от серебристо-серого до иссиня-черного, тень стала, наконец, чернее, чем безлунная ночь. И пока описанные выше необычные метаморфозы имели место относительно тени, притаившейся в самом отдаленном уголке комнаты, с книгами на полках происходило тоже что-то не вполне обычное. Едва солнечный блик касался корешка очередного фолианта, как слабый шорох тревожил тишину, слегка начинали мерцать страницы книги, а затем все затихало. Сгусток теней менял цвет, становился немного больше в размере, а солнечный зайчик устремлялся к следующему тому, заставляя поверить, что он состоит в каком-то сговоре с тенью за шкафом. И вот, когда луч солнца скользнул по золотому тиснению на обложке последней книги, тень, сокрытая в углу, вдруг вспыхнула огнем, точно уголек, разбуженный дуновением ветра. Блики света засновали по лицу спящего человека, но тот явно погрузился в столь глубокую дрему, что не обратил ровно никакого внимания на происходящее. Тогда, словно крылья огромной и удивительной птицы, концы тени раскинулись
