и уверенно, что все смотрели на нее, затаив дыхание.
Неожиданно она улыбнулась – той самой улыбкой из прошлого, яркой, как этот пасхальный день и окружавшие ее цветы, чуть более мягкой и оттого немного потерявшей блеск и бесконечность обещания, которое она излучала в книжном магазине девять лет назад. Улыбка стала суровой, разбивающей иллюзии и оттого печальной.
Но и мягкости, и радости в ней было достаточно, чтобы сразу двое молодых людей в нарядных костюмах поспешили приветственно снять шляпы и продемонстрировать всем свои чуть взмокшие набриолиненные головы; волнуясь и кланяясь, они поспешили к ее ландо, чтобы мягко коснуться своими серыми перчатками ее лавандовых. А за этими двумя сейчас же последовал еще один, а затем еще двое – и вокруг ландо стала быстро расти толпа. Мерлин услышал, как какой-то молодой человек рядом с ним поспешно извинился перед своим, видимо, менее «светским», спутником:
– Прошу меня простить, но мне крайне необходимо засвидетельствовать свое почтение перед одним человеком. Не ждите меня, я вас догоню.
Прошло три минуты, и на каждом дюйме пространства около ландо – и впереди, и сзади, и сбоку – уже находился мужчина, пытавшийся сказать что-то настолько умное, чтобы фраза достигла ушей Каролины, невзирая на бурный поток общего разговора. К счастью для Мерлина, швы пиджака маленького Артура решили окончательно разъехаться именно в этот момент, и Оливия торопливо остановилась прямо напротив какого-то здания, чтобы заняться импровизированной починкой костюма, – поэтому Мерлин получил возможность без помех наблюдать неожиданный уличный салон.
Толпа росла. Сформировался второй ряд, а за ним еще два. В центре, похожая на орхидею в черном обрамлении, восседала Каролина на троне своего уже невидимого ландо, кланяясь и приветствуя знакомых, радостно улыбаясь направо и налево – так, что неожиданно даже солидные джентльмены, оставив своих жен и супруг, поспешили к ней.
Толпа, уже напоминавшая кортеж, стала прирастать любопытствующими; мужчины всех возрастов, которые вряд ли были знакомы с Каролиной, начинали проталкиваться поближе, образуя круг, увеличивающийся в диаметре – и леди в лавандовых перчатках оказалась в центре огромной импровизированной аудитории.
Ее окружали лица – чисто выбритые, усатые, старые, молодые, неопределенного возраста; то там, то тут виднелись и женщины. Толпа быстро заняла всю улицу до противоположного тротуара, а когда находившийся за углом Св. Антоний выпустил своих прихожан, люди запрудили и тротуар; самые крайние прижимались к забору располагавшегося на другой стороне улицы поместья какого-то миллионера. Автомобили, двигавшиеся вдоль по авеню, были вынуждены остановиться; за считаные мгновения толпа окружила три, пять, шесть машин; автобусы, эти черепахи автомобильного движения, застревали в пробке, а их пассажиры высыпали на крыши, возбужденно обсуждая и пытаясь разглядеть центр людской массы, который было уже невозможно