узлы Манхэттена поступила трехмерная фотография Гэллегера, и, если бы он попробовал купить билет на стритлайнер или морские сани, его бы моментально опознали, отчитали и отправили домой.
Покойника в сопровождении недоумевающего коронера отвезли в морг. Ушли полицейские и Кэнтрелл. Дедуля, Гэллегер и пушистая троица сидели в лаборатории и растерянно переглядывались.
– Машина времени, подумать только! – проговорил Гэллегер, нажимая клавиши на органе. – И с чего вдруг мне приспичило ее соорудить?
– Тебя не осудят – не смогут доказать, – предположил Дедуля.
– Судебный процесс – дело недешевое. Если не найду хорошего адвоката, мне крышка.
– Разве в суде тебе не дадут адвоката?
– Конечно дадут, но что толку? Современная юриспруденция – игра наподобие шахмат. Чтобы выиграть, нужна поддержка толпы экспертов, знающих все тонкости. Если я допущу малейшую оплошность, меня осудят. Юристы, дедушка, это политики, адвокатское лобби влияет на баланс власти. Виновен, невиновен – это не так важно, как возможность нанять лучших адвокатов. Лучших – значит самых дорогих.
– Деньги тебе не понадобятся, – сказал толстенький либбла. – Покорив мир, мы введем нашу монетарную систему.
Гэллегер пропустил слова гостя мимо ушей.
– Дедуля, ты поднакопил деньжат?
– Не-а. В Мэне они мне почти без надобности.
Внук обвел лабораторию тоскливым взглядом:
– Может, удастся что-нибудь продать. Тепловой лучемет… Хотя нет. Если прознают, что он у меня был, я сяду. Надеюсь, Кэнтрелл будет о нем молчать. Машина времени… – Гэллегер подошел к загадочному устройству и в задумчивости остановился перед ним. – Еще бы вспомнить, как она работает. Или почему.
– Ты же сам ее изобрел.
– Это сделало мое подсознание. Оно черт-те что откалывает. Интересно, для чего этот рычаг?
Гэллегер проэкспериментировал. Ничего не произошло.
– Ужас как сложно… А поскольку мне неизвестен принцип действия этой машины, я не смогу выручить за нее приличные деньги.
– Ночью, – задумчиво проговорил Дедуля, – ты орал о каком-то Хельвиге – он-де тебя озолотит.
У Гэллегера просветлел взор, но лишь на миг.
– Помню его. Никчемный тип, но с непомерным тщеславием. Обещал щедро заплатить, если я помогу ему прославиться.
– Ну так помоги.
– Каким образом? – хмыкнул Гэллегер. – Я готов что угодно изобрести и заявить, будто это дело рук Руфуса Хельвига. Но никто не поверит. Он уже прослыл круглым болваном, едва способным сложить два и два. Впрочем…
Гэллегер повозился с экранами, и на одном из них вдруг появилось широкое, сдобное белое лицо. Руфус Хельвиг был невероятно толст, а лысина и нос пятачком придавали ему облик дауна. Благодаря деньгам он приобрел власть, но общественное признание от него упорно ускользало. Никому Хельвиг не нравился, и это его чрезвычайно расстраивало. Он стал посмешищем – просто потому, что ничего не имел за душой, кроме денег. Другие толстосумы смирились с подобной судьбой, но