жизни. Лечение проводилось скудное. На пациенте был поставлен крест и пометка «неизлечим». Это пример того, как попустительское отношение к роду нашей деятельности влияет на скорость лечения. После знакомства с пациентом мною была назначена терапия галоперидолом. Мы довели суточную дозу до пятидесяти миллиграммов. У пациента продолжал наблюдаться стойкий параноидальный синдром, после этого была назначена активная терапия нейролептиками например: трифтазин1 или препарат Р 62182, который является нейролептиком пролонгированного действия. После этого симптоматика снизилась.
Над аудиторией висела гнетущая тишина. Заинтригованные студенты все, как один подались вперёд, желая не упустить ни одного слова.
Женя отметил, что даже Федя вытянул шею.
– Виктор Григорьевич, как вы чувствуете себя сейчас? – спросил лектор.
– Вы знаете… знаете, намного лучше. Голос, тот, что внутри, почти пропал, он больше не запрещает мне говорить… говорить.
– А как физически? Чувствуете дурные ощущения?
– Скованность.
– Скованность – это побочное действие галоперидола, – пояснил профессор Бектерёв.
– Как вы считаете, вы готовы покинуть стены лечебного учреждения?
– Я думаю, я думаю мне нельзя выходить и прекращать курс лечения. Я боюсь… боюсь, что голос вернётся и заставит меня снова причинить людям вред.
– Он вас заставлял?
– П… постоянно.
– Виктор Григорьевич, можете рассказать вашу историю чтобы мои коллеги смогли правильно оценить всю тяжесть приобретённой болезни? – Бектерёв помолчал и добавил ориентир для рассказа. – С какого момента вы слышите голос в голове?
– Сейчас я… Сейчас я могу… могу рассказывать. Голос меня почти не тревожит, запретить ему сейчас не удастся… удастся.
2.
Дальнего угла дедушкиного шкафа я боялся больше всего.
Нет, я не боялся барабашку или домового, притаившегося там. Меня пугал чёрный кулёк.
Бабушка с дедушкой были людьми старой формации. Привычные готовиться ко всему, делали запасы на любой случай жизни.
Вот и к смерти они готовились ещё при жизни.
«Похоронный кулёк», так они называли свёрток одежды, в которой они бы хотели быть похороненными. От одной мысли, что кто-то из них проводил время за выбором одежды для гроба, уже мороз по коже, а когда точно знаешь, что в шкафу лежит набор для загробной жизни, становится по-настоящему страшно.
Будучи десятилетним ребёнком, я вообразил себе, что мне нельзя смотреть и прикасаться к свёртку. Я думал так: «если часто смотреть на кулёк и прикоснуться к нему, то ты скоро умрёшь.»
Дедушка, тоже Виктор и тоже Григорьевич, умер чуть больше, чем через месяц после того, как у него появился похоронный свёрток.
Совпадение? А вдруг нет?
Он закончил свой праведный путь обширным инфарктом.
Фронтовик с первого до последнего дня войны: три ранения, контузия, медаль за взятие Берлина. Виктор Григорьевич никогда не боялся встречать опасность грудью, вот видимо, и тут он встретил смерть, как несгибаемый воин.
Сослуживцы