крестьян, что были рождены в сороковых годах, голодных и холодных, как бесконечная распутица. После Великой войны рухнул старый мир, и разом все люди словно оказались на обочинах разбитых дорог. Чаще всего дети сороковых росли в огромных семьях, где на всех не хватало ни одежды, ни еды, – в веселых и дружных семьях, где не хлебом единым жил человек. Не покупали им дорогих игрушек, не возили на курорты, не нанимали репетиторов.
Они рано начинали работать. Они учились не ради хороших оценок, а ради мечты. Вот Гриша, к примеру, мечтал стать моряком, Шура – врачом, Анатолий – инженером… Мечты не у всех сбылись, но ведь не важна профессия, лишь бы служить своей стране, а еще – вытащить бы свою семью из нищеты… Это поколение теряло отцов – воевавших, страдавших или вовсе не вернувшихся! – и матерей, измученных трудом в тылу.
Гришино поколение родилось не в том месте и не в то время – на обочине истории, в деревнях, уходящих в прошлое. Но это дети сороковых освоили космос, это они построили великие заводы и электростанции, сделали научные открытия, впервые за десятилетия накормили страну, укрепили ее рубежи. И не их вина, что на закате советской эпохи новые хозяева Отечества не сохранили наследие великой империи. Вновь в час беды и испытания, в самый разгар мирового карантина оказались Шура и Анатолий на обочине жизни с тяжелыми сумками, с покупками из райцентра, со всеми своими болячками на всё той же дрянной дороге под яблоней-красавицей, по осени щедро дающей ярко-алые и сладкие плоды вопреки смерти и всякому здравому смыслу.
– А чего ты, Анатолий, в больницу-то два дня подряд ездил? – вдруг вспомнила слова водителя Шура.
– Да тут целая история! Потопали, Шура, расскажу.
Старики снова зашагали, и Анатолий начал рассказ:
– Увезли меня, Шура, на скорой с приступом – давление подскочило, и попал я в одну палату с гастробайтером.
– Гастро кем? – удивилась старушка. – С язвой, что ли, мужик лежал?
– Да не, – отмахнулся Анатолий. – Не с язвой. Гастробайтеры – это которые из других республик к нам едут на заработки. Слышала ведь, что наш председатель таджиков привёз в Пожарища на работу? Кого – в кормоцех, кого – в скотники? Всё хвалился перед нашими, деревенскими, мол, будете возникать, что зарплаты маленькие, так вас уволю, а навезу гастробайтеров, они и за копейки будут вкалывать.
– Слышала, да только вроде как не прижились они?
– Да и как им, Шура, прижиться: поселили в бараке-общаге, помнишь, где крыша-то провалилась? Чуть-чуть её подлатали. А там что за жизнь? Ни помыться, ни жрать нормально приготовить, с крыши все равно течёт, печи дымят. Да и работу нашу где городским выдержать, пусть даже и таджикам. К ней с малолетства надо привычку иметь.
– Говорят, Тонька Самохина, доярка из Пожарищ, одного гастробайтера себе забрала? – поинтересовалась Шура.
– Да, забрала. Гулчей её таджика зовут, но в народе уж в Гулю перекрестили. Так Тонька тоже ведь не дура. Как с Гулей сошлась, так сразу же его из кормоцеха и вывела. А чего ему там