я наблюдаю за Патриком Томасом: он поднимает пальцем кончик носа, изображая пятачок.
Милли принимается долго и подробно рассказывать, как впервые заправляла машину и настраивала радио под себя после мамы. Патрик переводит взгляд на меня. Он из тех, кому совсем не хочется мозолить глаза, – но будем честны: не мне пытаться стать невидимкой. В комнате слона не утаишь.
Милли щебечет еще минут пять, и Патрик с друзьями наконец сдаются и уходят. Она размахивает руками, указывая на автомобиль у себя за спиной.
– Нет, серьезно, на курсах вождения даже не учат заправляться, но вообще-то…
Я ее перебиваю:
– Слушай. Прости меня, пожалуйста, но я опаздываю на работу.
Она кивает.
– Еще раз поздравляю.
Милли идет к машине, и я провожаю ее взглядом. Прежде чем сдать назад, она поправляет все зеркала, а потом выезжает с почти опустевшей парковки.
•
Я останавливаюсь за «Хот-догами и бургерами у Харпи», прохожу через дорожку автокафе и нажимаю кнопку звонка у служебного входа.
Ответа нет. Я звоню еще раз.
Техасское солнце нещадно печет мне макушку.
Пока я жду, к окну заказов подъезжает странного вида мужчина в рыбацкой шляпе и грязной майке и диктует болезненно подробный заказ, вплоть до точного количества маринованных огурчиков, которое он хотел бы видеть в своем бургере. Голос из динамиков озвучивает стоимость заказа. Мужчина смотрит на меня поверх темных очков в оранжевой оправе и говорит:
– Привет, сладенькая.
Я резко разворачиваюсь, плотно прижав платье к бедрам, и четыре раза вдавливаю звонок. Мне до того не по себе, что сводит желудок.
Я не обязана ходить на работу в платье – можно носить форменные брюки, но их эластичный пояс недостаточно эластичен для моих бедер. Я считаю, виноваты брюки. И размер бедер предпочитаю относить к списку своих достоинств, а не недостатков. Блин, в каком-нибудь семнадцатом веке за девушку с такой фигурой, созданной для легких родов, давали бы стадо коров или типа того.
Дверь приоткрывается, и раздается голос Бо:
– Первые три раза я тебя тоже слышал.
Во всем теле начинает покалывать. Я не вижу его, пока он не открывает дверь пошире, чтобы впустить меня. Полоса уличного света падает ему на лицо: на подбородке и щеках – свежая щетина, словно перца сыпанули. Это символ свободы. Занятия в школе Бо – пафосном католическом заведении со строгим дресс-кодом – закончились в начале этой недели.
Автомобиль у меня за спиной с рычанием газует, и я вбегаю внутрь. Пара секунд – и глаза привыкают к полумраку.
– Извини, что опоздала, Бо, – бормочу я.
Бо. Слово мячиком подпрыгивает у меня в груди, и мне это нравится. Мне нравится завершенность таких коротких имен. Они как бы говорят: «Да, я уверен».
Внутри меня поднимается горячая волна, и жар заливает щеки. Я провожу пальцами по челюсти и чувствую, как обмякают ноги.
Правда такова: я по уши втюрилась в Бо в первую же встречу.
Его непослушные