своего брата! Ты так похожа на него, Стешенька!
Эта встреча на околице Подлесного на долгие годы опередит их взаимные отношения. Одна из них полюбит в другой, быть может, лучшую часть того, с кем она связана кровным родством. А другая – из чувства благодарности.
– Можно, я Улиту на руках понесу? – попросила Стеша, когда они поехали к дому.
– Да она ведь тяжелая!
– Ничего. Я к тяжестям привычная.
– Улюшка, иди к тете Стеше. Смотри, какая у тебя молоденькая и красивая тетя!
Стеша умело подхватила девочку и снова поцеловала ее. Улита настороженно смотрела то на Зинаиду, то на незнакомую взрослую девочку. Но та, которую она знала как свою маму, не протестовала, а девочка, взявшая ее на руки, ей тоже сразу понравилась, и поэтому Улита каким-то внутренним чутьем почувствовала, что все здесь ей рады, все добры, и доверчиво обняла Стешу за шею.
– Вот видишь, она все чувствует. Родное. – Зинаида радостно вздохнула. Слезы колыхнулись у нее под горлом, но она не пустила их, подавила. Зачем плакать? Здесь, на родине Саши, где ее ждали как родную, надо радоваться. И за Улю, и за себя.
У крыльца дома в березах стояла женщина в переднике. На лавочке у распахнутой двери в сенцы сидел старик в валенках и треухе. Старик курил огромную самокрутку, и табаком пахло на всю улицу. А женщина что-то вдруг сказала старику и замерла.
– Это мама и дедушка, – сказала Стеша и крикнула ломким отроческим голосом: – Варюха! Встречай гостей!
За изгородью в огороде, примыкавшем к усадьбе, замелькал белый платок, и на стежку выбежала девушка лет шестнадцати с длинной русой косой. Голову она держала уже по-взрослому, и коса свисала вниз, на грудь, грациозно, правильно, подчеркивая плавный изгиб шеи и всех ее движений, тоже плавных, неторопливых. Будто догадываясь о своем достоянии, девушка придерживала косу загорелой рукой.
Они обнялись, как родня, которая долгие годы жила в разлуке и вот, наконец, обрела счастье встречи.
– И правда красавица. – И раз, и другой взглянула на Зинаиду Сашина мать. – Ну, пойдемте ко двору. Пойдемте. С дороги ведь… – Но остановилась. – Подожди-ка. Дай же я тебя поцелую, девонька ты моя.
Они прошли несколько шагов и остановились перед крыльцом.
– Мам, ну хватит тебе. Давай домой зайдем. А то люди смотрят. – Старшая, Варя, подталкивала к крыльцу мать, а сама все оглядывала Зинаиду.
– Погоди, доченька. Погоди. Я ж еще не разглядела нашу невестку. Вот такую ладную Саша выбрал. Ох, поскорей бы сам ворочался.
– Это ж кто? – поспешая за внучками, теребил их дед Евсей и указывал на Улиту. – Санькина дочка, что ли ча?
– Дочка, деда. Уля. Улей зовут. Улитой.
– Сашина, Сашина, – отвечали ему внучки наперебой. – Видишь, как на него похожа.
Дед Евсей остановился, вонзил костыль в землю и сказал:
– Вот молодец малый! Настоящий солдат! Все с войны – битые да увечные. А наш Санька – с дитем! С прибытком! С трохвеем! Вот как воевать надыть! Да и бабы ж молодцы! Война войной. Война смерть сеет. А они опять новый