вновь почувствовал себя бесправным взводным, мнение которого высшим начальством всегда воспринимается как пререкания младшего по званию со старшим и по званию, и по должности, который всегда прав.
Через полчаса снова двинулись вперед. Разведка вернуться не успела.
Уже на рассвете, когда дождь немного прекратился, вышли к небольшому хутору. Гришка собрал своих, позвал ротных.
– Разведчики сообщили, что немцев здесь нет. Но в нескольких километрах, на перекрестье дорог, пост бригады РОНА. Другими словами, каминцев. А здесь у них никого нет. Полицай так себе. Живет при бабе. Первый парень на деревне. Связан с партизанами. Но отряд Гурьяна еще прошлой осенью отсюда ушел. Бывают только связные. Мужиков, по данным разведки, на хуторе больше нет. Нам понадобится проводник. Придется брать полицая. Заодно опросить местных, не видели ли падающего самолета. Кто пойдет на хутор? – И Гришка уставился на Воронцова. – Что молчишь, смоленский?
– Хорошо, я пойду. Твои мне не нужны. Я пойду с Нелюбиным и Екименковым.
– Подожди. С вами пойдет один из моих людей. – В голосе Гришки чувствовалась та командирская твердость, которая словно напоминала, на всякий случай, что решение здесь принимает он.
– Хватит нас троих. Или не доверяешь бывшим штрафникам? В тылу врага и все такое…
– Да ладно тебе, смоленский… Я для связи человека даю.
– Ну, для связи пусть идет, – согласился Воронцов.
Пошли.
В родном лесу Василь Рогуля мог найти упавшую с самолета спичку, а уж сам самолет… Была у него здесь и припрятанная лодка с шестом. Хорошо просмоленная, исправная. И на ней он мог объехать по протокам и рукавам всю пущу. Особенно сейчас, когда вода после половодья еще не сошла и лодку не надо было перетаскивать, чтобы попасть в соседнюю протоку или в болото, превратившееся до лета в озеро.
– Мне бы денька два. Я бы его, этот самолет, живо нашел.
– За два дня знаешь что может произойти? Если человек ранен и нуждается в помощи. Или кровью изойдет. Или гангрена начнется. А еще хуже – перитонит.
– А это что? Болезнь, что ли, такая?
– Это – если в живот ранен. Воспаление брюшины начинается. Ничем помочь уже нельзя.
– Да, в живот – это хуже всего. Ты, если что, в живот мне не стреляй. Лучше сразу в голову.
– Перестань. Твоя задача – самолет найти. Ты запомнил, где он упал?
– Запомнил. Как пошел на Котовичи, так и не отвернул. Где-то там, видать, и сел.
– Почему ты уверен, что подбитый самолет сел?
– Так не грохнуло. Не взорвался. Тихенько сел. Без грохота.
– Котовичи. Что это за место?
– Хутор до колхозов был. Два двора. Братья жили, Котовичи. Ихний хутор был. Потом переселились в Васили. Я что думаю: там у них в Котовичах луга были. Росчисти. Они до сих пор не особенно и заросли. Мы туда тоже косить ездили. Один луг василевские всегда выкашивали, один луг мы, чернавичские. Косили по очереди. Начальство помалкивало. Всем хорошо. Тут у нас так. Пуща. Воля.
– Ну и что? При чем тут ваши покосы?