выберется наружу, то сможет передвигаться только ползком. Зажав рот ладонью, чтобы не расчихаться от пыли, в мыслях и шёпотом де Вивонн проклинал ту минуту, когда он согласился на эту нелепую игру в прятки. После недолгого кошмарного сна во рту оставался сухой привкус, будто он наглотался песка, и с каждым вздохом всё сильнее хотелось прокашляться. От попытки поменять положение шея и плечи загорелись, как от уколов тысячи мелких булавок. И в очередной раз Луи-Виктор возмущённо спрашивал самого себя, почему он не догадался найти более удобное место для пряток. Да хотя бы за гардинами или даже в ванной комнате, а ещё лучше, если бы он сразу же вышел через кабинет в Большую приёмную и был таков. Ведь миссия по сопровождению и охране короля была с честью выполнена им до самого конца. Правда, на этом моменте Луи-Виктор чувствовал, как всё внутри восставало против подобного расклада. Он согласился выследить вора вместе с Людовиком и сидеть в засаде не ради гвардейского долга, а из чувства дружбы. И это было ответом на все предыдущие возмущённые вопросы самому себе. Решив это, Луи-Виктор с силой ударил кулаком по нависавшей над его лицом деревянной перекладине кровати и тут же стиснул зубы, чтобы не взвыть от боли в рассечённых костяшках пальцев руки.
А Бонтан, как назло, долго не уходил к себе. Плеск воды, шорох гардин, скрип отпираемых и запираемых замков в ящиках комода сопровождались монотонным ворчанием и сухим кашлем. Мало-помалу это начинало выводить Луи-Виктора из себя, так что, ему снова пришлось крепко стиснуть зубы и до боли сжать кулаки, чтобы собрать всю силу воли, сохраняя стоическое молчание. А, кроме того, неподвижность. О, как же сильно ему хотелось выкрикнуть в сердцах, резко и даже грубо. В его голове вспыхивали яркие, как огни фейерверков, залпы цветистых ругательств. Всё, чему он научился у приятелей в гвардейской роте за год с небольшим службы, было готово прорваться наружу, и никогда ещё в адрес первого камердинера не звучало столько брани, к счастью, пока только мысленно.
Между тем Бонтан вернулся к королевской постели. С сонной медлительностью он поправлял занавес полога, переставил несколько раз с места на место графин с водой и кружку на ночном столике. Проделывая всё это с машинальной точностью и дотошностью, он даже не представлял себе, какими эпитетами награждал его за этот честный труд де Вивонн. Скрежеща зубами от желания высказать вслух все вертевшиеся на языке проклятия, он в то же время едва не завыл от боли и жжения в занемевших конечностях.
И вот, наконец-то, послышался скрип дверных петель! Луи-Виктор безмолвно ликовал во всю мощь лёгких, и, если бы в тот момент его крик вырвался из груди, то его услышали бы во всем Лувре и даже в соседнем дворце Тюильри, а, возможно, что и на другом берегу Сены.
Осторожные, шаркающие шаги и шорох длиннополого халата вскоре затихли в комнате камердинера, и вот уже через минуту ворчливое бормотание сменилось негромким храпом и сопением.
Луи-Виктор