де Невилей. Кузены и многочисленная родня в расчёт не бралась, так как сам герцог не раз объявлял в присутствии маркиза и других, что готов признать своим наследником только собственную плоть и кровь. «Кровь гуще всех прочих уз, мой мальчик,» – говорил он, и эти слова, пугающие и безапелляционные, врезались в памяти маркиза, сделав его судьбу безысходностью. С самого рождения он стал узником правил и обязанностей, которые накладывало наследие чести, славы, положения и почётных титулов его семьи.
Пока Виллеруа объяснял причины своих поступков, Франсуа-Анри положил ногу на ногу, опёрся локтём о подлокотник и устроил щеку на ладони. Сон, беспощадно атаковавший его всё время до того, отступил, как только Франсуа перешёл в своём повествовании к главным событиям. Наконец-то голова маркиза работала столь же ясно, как если бы он выспался за трое суток кряду. Страхи, которыми поделился Виллеруа, были понятны Франсуа-Анри лишь отчасти. Ведь ему – младшему сыну – не приходилось нести на своих плечах бремя продолжателя славной традиции, чести и гордости древнего рода де Руже, в том числе и необходимость жениться, чтобы обеспечить семью наследниками вопреки своим личным предпочтениям. Другое дело – его старшие братья. Теперь, когда после гибели старшего брата, Арман сделался наследником титула, имени, фамильной чести и всего прочего, всё это накладывало на него те самые обязанности, о которых с таким страхом говорил Франсуа. А самый большой кошмар в жизни юного маркиза состоял в том, что в случае кончины герцога де Невиля ему придётся сделаться им же – следующим герцогом де Невилем. В понимании мальчика это означало конец беззаботной жизни, крах всех мечтаний и вечное заточение в стенах дворца на всё время, пока он сам не передаст титул и все сопутствующие тому обязанности следующему на очереди наследнику, то есть до самой смерти.
– М-да, нерадостная перспектива, – проговорил в ладонь дю Плесси-Бельер, но не стал прерывать маркиза, тогда как тот перешёл от причин и целей к методам.
Мадам де Ланнуа лишь изредка кивала ему, в основном в те моменты коротких пауз, когда Франсуа собирался с духом и набирался смелости, чтобы продолжить своеобразную исповедь. Её поощряющее внимание помогало ему не сбиться. Он вспомнил о ночных посиделках у камина в Большом зале в Тюильри и пересказал старую легенду о «Песке времени» и о странном, но действенном ритуале, с помощью которого можно сделаться господином времени. И тогда он объяснил, как у него родилась идея захватить время и остановить его ради своего отца. Вскоре эта навязчивая идея вместе с горячей мечтой освободиться от необходимости занять место герцога переросла в наваждение. Он не переставал думать о легенде, и вдруг возможность выполнить необходимый ритуал подвернулась в тот день, когда он случайно познакомился с мальчиком его лет – внуком ювелира, которого пригласили в Лувр для починки великолепных часов Купидона.
Дойдя до этого момента в своём рассказе, Виллеруа замялся