и смотрели на ледоход, я почувствовала ее руку на своем плече. Моя мать такая неразговорчивая со своими детьми, вдруг заговорила:
– Я бежала за поездом по шпалам, а в животе у меня эта Люська бултыхалась. Наверно, она, как и я задыхалась тогда. Как она это выдержала, не знаю. Я бежала и кричала ему вслед. Бежала я, бежала, споткнулась о шпалы и упала, думала, что так и рожу там, на снегу, на рельсах… Состав, за которым я так спешила так и не остановился. Эшелон проходил мимо – на фронт. В том поезде ехал твой папка. Его из Кирова, из эвакуации забрали на фронт. Где он сейчас? Последний треугольник от него пришел откуда-то из-под Воронежа… – Мать замолчала. Некоторое время мы стояли в тишине, глядя на ледоход, а на льдинах, как и вчера, лежали трупы убитых, забинтованных солдат. Потом мать, всегда такая выдержанная, вдруг заплакала. Я крепилась, я думала, что я стойкая, но из глаз моих независимо от моей стойкости потекли слезы.
– Мама, мамочка, ну, чего ты? – Я попыталась обхватить ее обеими руками, но тут закричала маленькая Люся. Мать мне всегда казалась какой-то неразговорчивой, она постоянно была в делах. Дни и ночи мама проводила на ферме, и дома она тоже всегда была занята хозяйством, а тут разоткровенничалась, расплакалась. Несмотря на кричащую Люсю, мама продолжала стоять на бугре и смотреть на проплывающие льдины с убитыми бойцами.
– Брат мой, Иван, он ведь под Каширой служил. Последнее письмо от него в октябре пришло. Уж полгода, как нет никаких известей от него. Может и он где-то здесь проплывает мимо нас, среди этих льдин, а мы не знаем.
– Мама, мама! – Мне захотелось сказать ей что-то доброе, ласковое, но только я не знала как. – Мама, так если дядя Ваня где-то рядом, в Кашире, то он обязательно к нам заедет, как тогда, когда он привез мне деревянную куклу! Помнишь?
Мать на некоторое время прижала меня левой рукой к себе, потом переложила Люсю на левую руку. Малышка после этого притихла.
– Помню, – ответила мать, и тихо добавила
– Дай то Бог. Только вестей от него давно уж нет. А под Каширой было ох как тяжко… Потом мама перекрестилась, перекрестила меня и шепча что-то неслышимое мне, трижды перекрестила ледоход с телами павших бойков, проплывавший у наших ног. – Царство Небесное воинам нашим, которые… Живы! – Полушепотом проговорила она.
Я не могла не поделиться с тобой своими детскими воспоминаниями, но как донести до тебя это сейчас, после всего? Теперь, это сделать практически невозможно, если только… Раньше мне казалось, что я была не права в воспитании твоего отца, была мало требовательна к нему. Я все время хотела, чтобы он стал намного лучше, чем тем, каким он был, когда рос и каким он стал в конце концов теперь, но… Все теперь идет по-другому. Отец твой и мать не разговаривают с тобой уже два года, хотя средства связи сейчас доступны, как никогда. Я вижу, где и как ты живешь. Твоя семья хорошо устроилась