дверь и запирает замок. Челси прислоняется к стойке и, опершись локтями о холодный гранит, тихо плачет. Что ж, по крайней мере это она научилась делать абсолютно правильно.
Бруклин уже заснула на диване в игровой комнате, Олаф свернулся калачиком подле нее. Элла стоит на лестнице и, съежившись в тени, смотрит через белые плетеные перила на кухню. Бруклин думает, что, когда они делают так, – это просто папа обнимает маму. Бруклин всего пять, она еще маленькая и любит играть в куклы. Иногда она даже заставляет Кена похожим образом обнимать Барби, хотя руки у них не гнутся так, как у людей. «Я так сильно люблю тебя, – говорит она за Кена, прижимая его к Барби. – Так сильно, что ты от этого порозовеешь».
Но Элла точно знает, что происходит между родителями. И знает, каково маме, ведь однажды папа сделал с ней то же самое. В тот вечер он выпил много пива, она задержалась после ужина, а он накричал на нее за тройку по математике, и Элла закатила глаза. И папа заметил это. Поначалу она тоже думала, что это лишь объятие, но ведь если просишь прекратить, то тот, кто тебя обнимает, должен отпустить – а папа и не думал ее отпускать. Он даже прошептал ей на ухо: «Шшшш». И потом еще: «Держу пари, ты не сможешь убежать».
Элла до сих пор помнит все до мелочей: она обхватила пальцами его руку, сперва нежно, а потом с отчаянием, вцепилась в нее ногтями, но не могла сдвинуть ни на миллиметр. Хотелось кашлять, но она не могла, еще хотелось закричать – и этого она тоже сделать не могла. Элла помнит вьющиеся волоски у него на руке, и как крепкие мышцы вжимались в кость, когда он усиливал хватку. Она смотрела в лицо матери: глаза у нее были большие и выпуклые, как у золотой рыбки, которая плавает в аквариуме в китайском ресторане (Бруклин ее очень любит). В ту минуту ее мысли были какими-то совсем детскими, примитивными.
«Хватит!» – сказала мама. Больше мольба, чем угроза.
Но папа не остановился, и все стало совсем странно. Перед глазами у Эллы замелькали цвета: багрово-красный, серый, черный; и она будто уснула, а когда проснулась, то обнаружила, что лежит на диване, а мама накрыла рукой ее лоб, будто она болеет. Папа не извинился за тот раз, а мама ничего не объясняла. Они никогда не обсуждали тот случай, и Элле казалось, что мама, как и она сама, была тогда обескуражена.
«Скорее ложись спать, – сказала мама тогда. И добавила: – Запри дверь».
Все это было странно, и хотя у Эллы кружилась голова, а ноги дрожали, хотя она чувствовала, что какая-то ее часть умерла, что никогда больше она не сможет назвать отца папой, – она все же взбежала по лестнице и заперлась в комнате, будто все еще была хорошей девочкой, которая всегда поступает правильно.
С того вечера она выучила правила: не ходить вниз, если папа пьет. И Бруклин она тоже не дает. Иногда Элла сидит вот так на лестнице, чтобы не пустить вниз сестру, если вдруг ей захочется перекусить чего-нибудь перед сном, и еще, чтобы убедиться, что мама в порядке. Элла знает, что остановить отца ей не под силу, и все же наблюдение за ним дарит ей мнимое чувство безопасности. Если бы случилось что-то действительно плохое, то