христиан. Как ни разногласят они между собою, в них живет доселе смутное сознание, что все они все-таки составляют нечто цельное и совершенно особое, столько же от мусульман, сколько от франков, христиан западных, в число которых не входят русские. Никогда ни копт, ни сириец, ни эфиоп не смешает москова с прочими франками. Если одряхлевшие ереси должны рухнуть и воспоследует наконец единение церковное, то на Востоке это может совершиться только через Россию. Но здесь вопрос церковный становится близким предвестником колоссального политического переворота на всем Востоке. Неразрывная, извечная связь церкви и государства в православном мире роковым образом и неизбежно соединяет вопрос о православии с вопросом восточным, то есть об изгнании халифа в Мекку или Медину.
Итак, в то время как Великая Императрица жгла турецкие флоты, в то время как Александр I освобождал немцев от Наполеона и лояльно осуждал греков, восставших против султана, и в последующее столь же диковинное время странники в простоте души сотнями шли на поклонение во Святую Землю, сердобольно соболезнуя и утешая неблагонадежных подданных «законного» мусульманского властителя. По-прежнему шли из России щедрые жертвы, а высшие власти, – называя всех местных христиан «греками», не подозревая глубокой розни между туземцами православными и пришлым греческим духовенством, – в силу трактатов, по мере дипломатической возможности, поддерживали греческую иерархию. Положение православия представлялось в смутном виде. Паломники ближе знакомые с делом не были слышны в руководящих сферах. При Чарторижском русский дипломатический корпус разучился писать по-русски даже официальные бумаги. При Нессельроде инородцы получили полное преобладание над русскими и православными. В середине сороковых годов знаменитый архиепископ Порфирий (в последствии епископ Чигиринский) с горечью указывал, что из шести дипломатических чиновников в Египте, Сирии и Палестине не было ни одного русского и православного, были немцы, евреи, католики, протестанты, весьма сочувствовавшие всем, кроме православных. Их донесениями пользовался протестант граф Нессельроде, и можно представить себе какое традиционное отношение к делам восточного христианства, к очагу и фокусу восточных политико-религиозных отношений – к Палестине и Иерусалиму – установлялось среди наших дипломатических деятелей. Если внизу, в народе, в течение веков Святая Земля духовно сроднялась со Святою Русью и, с другой стороны, из наивных рассказов паломников злые языки извлекали не одну неказистую подробность о палестинском греческом духовенстве, игнорируя при этом туземных не греческих христиан, то высшие слои общества официально имели только те представления о деле, которые доходили до них сквозь двойную призму чуждых православию дипломатических чиновников и греческого клира.
Отношение христианских держав изменилось с 1851 года, когда прусский король обратился к великим державам