иметь уже и потому, что в Иерусалиме без денег оно немыслимо, а содержание Миссии было нищенское, в то время как сотни тысяч шли из России непосредственно в бесконтрольное распоряжение Патриарха и Святогробской братии. Миссия стояла в подчинении Патриарху. В Иерусалиме не было даже русского консула: ближайшим дипломатическим представителем России, советы которого были обязательны для начальника Миссии, был генеральный консул в Бейруте, в двухнедельном расстоянии от Иерусалима. Патриарх же сносился через своего константинопольского уполномоченного прямо с российским императорским послом.
Патриарх Кирилл, поэтому, мог не обращать никакого внимания на присланного соглядатая и, ценя ученость архимандрита, занимал его иногда научными поручениями. Нечего было и думать об ограждении русских паломников от греческих вымогательств, об упорядочении их быта в Иерусалиме; еще менее возможно было повлиять на отношения греческого духовенства к местной пастве, преданной постыдно на жертву патеров и протестантов. Ничтожность, на которую была осуждена Миссия, была так очевидна, что, когда вспыхнула Восточная война, наша дипломатия забыла о Миссии: архимандрит Порфирий узнал о войне от австрийского консула и жил некоторое время со своими монахами на счет Патриархии, пока тот же консул не нашел возможности вывезти нашу Миссию из турецких владений.
Велик Бог Земли Русской! Как мы ни старались уронить обаяние России, посылая в таком виде представителей Русской Церкви на жгучую почву Иерусалима, оно не исчезло. Невзирая на победу султана и его союзников, обаяние России не пошатнулось. Паломничество, остановленное войной, возобновилось сильнее, чем прежде: в 1857 году в Иерусалиме русских странников было 700 человек, в 1859 – 950. Вновь поднялись заботы о русских поклонниках. Архимандрит Порфирий, возвратившись в отечество, конечно, представил иерусалимские отношения в их истинном свете, а не через очки, втираемые правительству фанариотами, святогробцами и нашими консулами, не русского происхождения и не православной веры. Святейший Синод по-прежнему хранил сдержанное положение. Высшим духовным сановникам было очевидно, что греческое духовенство Палестины находится в глубоком упадке, преследует или своекорыстные, или эллинистические, светские цели и небрежет об участи православия и Церкви, угрожаемых со всех сторон извечными врагами. Но, чтоб исправить, недостаточно было пастырского увещания, которое притом было и канонически невозможно: отступления от православия не было, а во внутренние дела Церкви вмешиваться нельзя. Обуздание беспорядочности должно было начаться косвенно воздействием светской власти, имевшей в своем распоряжении такой могучий рычаг, как доход с имений, приклоненных Святому Гробу. Между тем светская власть не имела даже консульства в Иерусалиме. Разоблачения архимандрита Порфирия, конечно, разъяснили и ошибочность наших дипломатических действий во Святой Земле. Нужна была очевидно иная система, но для