Безусловно, серебряные новые выглядели на их фоне прогрессивным волшебством.
– Это очень дорогой подарок, – сказал он, не решаясь убрать их в карман. – Мне нечем вам ответить.
– Голову свою дурную в тайге сбереги, вот это и будет ответным подарком. Такого наглеца, как ты, другого не сыщешь. Не вздумай в тайгу один сунуться.
Кошко в последний раз осмотрел Петра, покачал головой, развернулся и зашагал по Знаменской площади прочь. Очень скоро его приметная фигура в дорогом пальто и аккуратном котелке растворилась в плотной подвижной толпе прохожих.
Глава 5
20 апреля 1908 года
Воскресенье
22 часа 10 минут
Санкт-Петербург
Проспект Императора Петра Великого47
Отсыревшая под ледяным дождём карета тряслась и подпрыгивала по мокрой, покрытой обширными лужами отвратительной дороге. Лошади, уставшие от продолжительного тяжёлого пути, шли неспешно, часто спотыкаясь.
Управляющего ими извозчика сейчас беспокоить не стоило: под продолжительным дождём насквозь промокший, смертельно уставший, замёрзший, голодный, он восседал на козлах, едва удерживая карету на поворотах дороги, где по скользкой как лёд земле её колёса уже пару раз норовили задеть придорожные камни и завалить её на бок. На голос тот был профессионально сдержан, хранил стоическое молчание, но было очевидно, какими проклятиями он внутри себя исходил.
Солнце уже давно зашло за горизонт, а луны на небе, как назло, не было, поэтому экипаж двигался во мраке наступившей ночи. Что там лошади видели перед собой при свете двух свечных фонарей, разгоняющих мрак всего на две сажени, было непонятно. Вероятно, они двигались по первородному чутью, интуитивно воспринимая направление движения.
Пётр, трясущийся на жёстком протёртом сиденье, в исключительно мрачном настроении, после крепких встрясок кареты отвлекался от своих рассуждений, возвращаясь вниманием к царящему за окном сплошному мраку. Едва-приметные жёлтые пятнышки света керосиновых ламп, пробивающиеся через окна сельских пригородных домов, изредка проплывающие мимо, оказались единственными здесь маяками. Из звуков были слышны только методичные постукивания о слякоть лошадиных подков да тихий скрип нуждающихся в смазке каретных рессор. Поскольку во мраке городской окраины случиться могло всё что угодно, Пётр уже давно сместил кобуру с револьвером на свой живот, поближе к правой руке: разбойники, да и просто пьяные хулиганы могли на столичный экипаж запросто напасть (в начале двадцатого века ночной пригород Петербурга был не самым безопасным на земле местом).
Мрачное настроение Петра тем не менее формировалось вовсе не окружающей тревожной обстановкой (к чувству страха перед ночными угрозами притихших дворов, переулков, сельского пригорода полицейский быстро привыкает). Его мозг, измотанный великой насыщенностью прожитого дня, продолжал терпеливо и дисциплинированно выстраивать сеть