Светел поднялся, легким неспешным шагом пересек при общем молчании беседу и вышел. Теперь Вешничам нужно покричать и поспорить без него. И Светел знал, с каким ответом к нему вскоре придет Берестень.
Обсуждение и правда вышло горячим и бурным. Женщинам и детям было любопытно, о чем мужчины так долго спорят. Вострец сунулся подслушать в сени и вскоре вылетел оттуда с вытаращенными глазами. Они хотят отдать в Чуробор Оборотневу Смерть!
Через мгновение потрясающую новость обсуждало все займище, от шепелявых девчонок до беззубых старух. Кое-кто из женщин начал подвывать и причитать, как над покойником. Остаться без священного оберега было страшнее, чем без тына вокруг домов.
– Не слушайте его! – воскликнула Елова, едва Светел исчез в сенях. – Нет таких благ, на которые можно благословение предков выменять! Оно как совесть – продать-то продашь и за полбелки, а назад не купишь за сорок соболей! Оборотнева Смерть нашему роду эту землю дала, а без нее и землю потеряем, и сами пропадем! Чуры нам такого паскудства не простят! Они отвернутся от нас!
– Да ведь не совсем, до поры! – уговаривал ведунью и других Берестень. – До весны вернется! Не придет же до весны новый упырь! Зато без дани десять лет! Да мы за десять лет как разбогатеем! Вы подумайте только вашими головами!
– При Матери постыдись хоть такое говорить! – Елова гневно потрясала своей блестящей клюкой, указывая на идол Макоши. – Стыд нам всем! Вешнику в Верхнем Небе тошно смотреть на нас! Гнев богов нас ждет!
С воздетой клюкой, с растрепавшейся седой косой и страшно горящими глазами ведунья была похожа на саму Деву Обиду, живое воплощение гнева богов. Многих смущали и тревожили ее слова, многие признавали ее правоту, но уговоры Берестеня тоже были убедительны. Бобров не вернешь, а дани десять лет не платить. Надо соглашаться, пока добром просят. У боярина дружина – не уговорит, так отберет, вовсе ни с чем останемся.
Наконец Елова в гневной досаде стукнула клюкой об пол и быстро вышла. Все притихли, понимая, что она разгневалась не на шутку, но без нее сразу стало легче дышать. Без Еловы Берестень быстро уговорил родовичей и вскоре уже стоял перед Светелом с тем самым ответом, которого тот и ждал.
Должно быть, во всем роду Вешничей был только один человек, которого мало занимала судьба священной рогатины. Это был Брезь. Для него хмурый и промозглый день предзимья дышал теплом и свежестью месяца кресеня. Вчера он попросил у Горлинки ее невестино обручье, и она дала, не размышляя, и улыбнулась, и сама надела браслет из чеканного серебра ему на запястье. И всякий, кто увидит Брезя с этим браслетом, будет знать – он сговорился с невестой. Всю дорогу домой от Моховиков Брезь жалел, что никто ему не встретился и не увидел обручья, знака его счастливой любви, – ему со всем миром хотелось поделиться своим счастьем. С этим браслетом он теперь мог идти с родичами сватать девушку и знать, что не встретит отказа. Кое-где и сейчас еще умыкали невест, но над Белезенью в последние два-три поколения сватались