приняв решение, Светел кинулся назад в избу, разбудил своих отроков и велел немедленно собираться. «Ишь, как к князю торопится!» – думали Моховики, глядя, как отроки торопливо седлают коней. Простившись с хозяевами, три всадника выехали за ворота и поскакали к реке, вдоль высокого берега которой пролегала сухопутная дорога на Чуробор.
Скрывшись из глаз, всадники разделились. Светел велел отрокам ждать его чуть ниже по реке, где в Белезень впадает ручей, а сам развернул коня и полями, в обход займища во весь опор поскакал к землям Вешничей. Он успел увидеть, куда свернула Горлинка, и надеялся ее догнать. Что он ей скажет – он не думал, для него было важно сейчас, как на лову, не дать ей уйти.
На полпути между займищами Горлинка вдруг услышала позади дробный стук копыт по промерзшей земле, хорошо слышный в тихий, безветренный день. Оглянувшись, она узнала всадника и вдруг испугалась, словно за ней гнался сам вставший из второй могилы упырь. Не думая, Горлинка свернула с тропы и кинулась бежать прямо в лес.
Светел бросил коня на том месте, где она последний раз мелькнула у него перед глазами, и сам устремился за ней. В опустевшем лесу меж темных стволов далеко была видна ее тонкая фигурка, и Светел мчался, как пес на лову, не замечая бьющих по лицу веток. Добыча была близка.
Горлинка бежала изо всех сил, промочила ноги в тяжелом снегу, лежавшем в укромных уголках леса, подолы двух рубах путались у нее в ногах, она задыхалась от испуга, даже не пыталась кричать – кто ее услышит в лесу?
В глубине чащи Светел догнал ее и крепко схватил за руку.
– Что же ты бежишь от меня? – чуть задыхаясь, выговорил он.
Горлинка пыталась вырваться, но Светел не пускал.
– Разве я тебе чего худого сделал? Или я зверь лесной, оборотень? Я не оборотень. Я тебе зла не хочу.
Горлинка дрожала, глаза ее были полны страха, она все тянула прочь свою руку, как животное в ловушке, которое само не понимает, что его держит и не пускает. И Светел уговаривал ее, стараясь успокоить:
– Не бойся ты меня! Я тебя в Чуробор увезу, боярыней сделаю. Что боярыней – княгиней станешь! Вот только с оборотнем проклятым разделаюсь – сам князем буду, а ты княгиней. В золоте будешь ходить, в сапогах, в шелках заморских! Я тебя не обижу, ни в чем отказа знать не будешь! Я тебя люблю, и ты меня полюбишь, мы ладно будем жить. Не бойся!
Но Горлинка все молчала, прижималась спиной к дереву, словно хотела, как Лесовица, войти внутрь ствола, и глаза у нее были как у загнанной косули. Кажется, его слова вовсе не доходили до ее сознания, и она слушала их как рычание зверя, готового ее съесть. Светел даже удивился – никому никогда он еще не внушал такого страха.
– Ну что ты, глупая? – с ласковой снисходительностью, как собаку или лошадь, уговаривал он.
– Пусти, пусти! – умоляюще выговорила наконец Горлинка. – Пусти меня, боярин! Не надо мне от тебя ничего!
– Да пойми же, я люблю тебя! Княгиней будешь, подумай!
Светел обнял ее и нагнулся, хотел поцеловать,