слышу хруст. Снова крик. Второй палец…
Не выдерживаю. Отворачиваюсь.
–Бикяффи (араб.-хватит),– шепчу тихо. Отчаянно.
Я понимаю, что он хочет, чтобы я это остановила. От моего слова сейчас все зависит.
–Рух (араб.-пошел вон), -выдает мужчина корчащемуся Ильясу.
Мы снова остаемся одни. Я глубоко дышу, чтобы не расклеиться и не зарыдать при нем. А так хочется… как давно не хотелось…
Снова встает и подходит ко мне. Снова трогает меня за лицо. Проводит костяшками по щеке и скуле.
–Я сделал ему больно, потому что он сделал больно тебе. Вот справедливость, Алёна. Радуйся, пока она действует в отношении тебя. Но все может измениться. Как только ты потеряешь свою ценность как заложница, дорогая Али Макдиси, никакой справедливости для тебя не будет. Ясно?
–Ясно.– тихо отвечаю я.
– Что Али Макдиси делает в Ливане?-тут же накидывается он на меня с вопросами,– Зачем он приезжал? У него есть какие-то дела с кем-то из наших политиков?
Вот здесь мне реально захотелось засмеяться. Серьезно? Али Макдиси- и политика?! О чем он? Он же пустой болван! Что он мог делать в Ливане? Тусоваться, конечно…
–У меня есть хорошая привычка, свойственная всем красивым женщинам, я не лезу в дела больших мужчин…-отвечаю я тихо на французском. Почему-то его слова про диалект меня задели и больше не хотелось говорить на арабском.
Снова эта жесткая улыбка, отливающая ртутным блеском в глазах. От которой паника и дрожь. Он ловит это мое состояние и буквально наслаждается им. В этом немом разговоре проходит не меньше нескольких минут.
–Вам всё это нравится?– словно не я сейчас говорю слабым, хриплым голосом. Глупая Алёна. Умная Алёна бы, конечно, промолчала, просто наматывая на ус все происходящее.
–Поясни вопрос,– приподнимает бровь.
–В Вас два метра роста, столько силы… А Вы… девушек продаете… Достойное занятие мужчины… Нравится?
Он снова садится напротив меня. Не смеется. Наверное, я задела его. И хорошо, хоть какое-то удовлетворение, пусть я потом об этом и пожалею…
–А тебе нравится продавать любовь?
–Я не продаю любовь…
–Да ладно?-усмехается.
Я поднимаю на него глаза. Преодолевая всю себя, самую свою суть, буквально ломая свой страх, смотрю открыто и с вызовом. Потому что если сейчас сдамся и прогнусь, то точно потеряю себя. А этого произойти не должно. Я выживу. Я выберусь. И покажу им всем средний палец с их погаными межарабскими разборками…
–Нельзя продать то, чего нет… Я не испытываю чувства любви. Никогда. Это мое правило.
–Не перевирай. Тебя имеют мужчины… Ты продажная.
Я усмехаюсь- сейчас сердце бьется так сильно, что я, как кажется, уже даже меньше его боюсь.
–Я могу продать свое время, свое внимание, свое тело, удовольствие… Если хотите, я продаю чувство счастья. Но никто и никогда не сможет купить мои мысли. Здесь,-трогаю свою голову,– нет места ни одному из тех, кто пытался когда-либо меня купить. И не будет… Так