Форум. Мадемуазель Сувестр садилась на камень под солнцем, рассказывала об исторических событиях и о том, как римляне расхаживали здесь в своих тогах, указывала на место, в котором, возможно, убили Юлия Цезаря, заставляя нас почувствовать себя в самом центре древней истории. Мы смотрели, как люди на коленях взбираются на «Святую лестницу», и я, глупая маленькая англосаксонская девочка, чувствовала себя неловко!
Однажды мы отправились в Тиволи с его прекрасными садами и маленькой прорехой в живой изгороди, через которую открывался вид на Рим вдалеке.
Собор Святого Петра стал для меня страшным разочарованием, потому что я помнила, как маленькой девочкой целовала носок огромной героической статуи. Моя няня тогда придерживала меня, чтобы я смогла это сделать, но теперь статуя оказалась такой маленькой, что мне пришлось бы сильно наклониться, чтобы поцеловать ее палец.
Когда наступила Пасха, мадемуазель Сувестр снова попросила меня отправиться с ней в путешествие. На этот раз мы переправились через Ла-Манш и остановились неподалеку от Кале у ее друзей Риботов, живших в доме, в который можно попасть через сад. Мы потянули за длинную железную ручку, и по дому пронесся веселый звон. Через пару минут мы попали в просторный и уютный сад, окруженный высокой стеной – символом уединения, к которому французы стремятся даже в городских домах.
Не помню название того маленького городка, но помню, как в одиночестве выбиралась посмотреть на церкви и на другие достопримечательности. Я испытала своего рода трепет перед двумя достойными и очень добрыми людьми, которые согласились принять нас у себя дома. Позже в премьер-министре Франции я узнала хозяина этого дома.
Оттуда мы направились в Бельгию и навестили некоторых других друзей мадемуазель Сувестр, совершив долгое путешествие в карете. Затем мы проехали вверх по Рейну до Франкфурта.
Приближалось лето, и я знала, что скоро мне придется надолго вернуться домой. Мадемуазель Сувестр стала одним из самых дорогих мне людей, и сама мысль о продолжительной разлуке казалась невыносимой. Я бы многое отдала, чтобы потратить еще год на учебу, но бабушка считала восемнадцать лет самым временем «выйти в свет», и вариант «не выйти» даже не рассматривала.
Уезжая, я была уверена, что скоро вернусь, но теперь понимаю, что мадемуазель Сувестр, зная о своих недугах, почти не надеялась увидеть меня снова. Она писала мне прекрасные письма, которыми я до сих пор дорожу. Они отражают теплые отношения между нами и дают представление о прекрасном человеке, который оказал наибольшее после моего отца влияние на этот период моей жизни.
Я вернулась в Тиволи, в бабушкин загородный дом, и провела там все лето. Это было не самое счастливое лето, потому что, пока меня не было, мой дядя Валли, который был так добр ко мне в детстве, стал заядлым пьяницей. Бабушка не верила, что он не собирается бросать это дело, как обещал после каждого загула, но младшие члены семьи понимали серьезность ситуации. Дядя явно усложнял