к самой себе, чем к пожилому мужчине. Но он услышал.
– В этом тебе предстоит разобраться. Я пойду, – сказал он, поднимаясь с дивана, – не то наше общение может нас выдать. До твоего появления они не переживали об этом, потому как никому из этих психов не интересно то, что я мог бы им рассказать. А теперь они будут за нами наблюдать.
– Подождите, – Юля потянула его за локоть. – Мой отец, вы знаете его? Вы его видели?
Мужчина только выкрикнул что-то снова нелогичное и бессвязное, одернул руку, изображая сумасшедшего и поспешил отстраниться, чтобы поскорее уйти. Он понимал, больше они уже не могли спокойно говорить. Внимание санитара было приковано к ним двоим. Уходя, он тихим голосом, не оборачиваясь, добавил:
– Потом, золотце, потом. Тебе еще так много предстоит узнать.
Он ушел, пританцовывая и напевая какую-то мелодию, точно имитируя поведение лишенного ума человека. Ушел, оставив несчастную, напуганную девушку совсем одну среди огромного количества психов. Он не хотел говорить ей о своих самых страшных подозрениях, потому что не мог убедиться в их совершенной достоверности. Он мог лишь надеяться, что ее невинная душа сможет спастись, выбравшись их этого злосчастного, проклятого места. Он твердо решил для себя, что ценой своей собственной постарается спасти ее жизнь, постарается помочь ей всем, чем только сможет. Но не сейчас. Выдать себя означало бы разрушить последнюю надежду, а его время было уже на исходе.
Глава 15. Кормление
Лучи солнца из-за зарешеченного окна больше не пробивались внутрь. Наступал вечер. Большая люстра с многогранными абажурами запестрила ярким светом, озарив все уголки комнаты.
Распорядка дня, каким бы он ни был вне личных палат пациентов, Юля не знала, а спросить об этом не хватало смелости. Ужин еще не подавали, а желудок уже начинал издавать малоприятные звуки.
Судя по тому, в который час заходило солнце в тот день, когда она пробиралась в подвал закрытого крыла лечебницы, она могла предположить, что сейчас около восьми часов вечера.
Только подумав об этом, в своей же голове она услышала какой-то голос. Он был таким сильным, таким скрипучим и противным, что ей невольно пришлось сдавить уши ладонями, чтобы попытаться хоть немного унять эти ужасные звуки. Голова начала болеть так сильно, как никогда прежде не случалось даже самым похмельным утром после дикой пьянки. Она вжала голову в плечи, стараясь укрыться от голоса, который, как ей казалось, начал что-то требовать, желая получить то, что ему причитается. Она открыла глаза и увидела ту самую картину, которую наблюдала в тот вечер: все люди, находящиеся в комнате, как по чьему-то мановению стали собираться к центру комнаты в круг и что-то бормотать. Того старика, что сидел с ней на диване, нигде не было видно. Никто этих «зомбированных» не корчился от боли, не сопротивлялся. С повисшими вдоль туловища руками все они послушно двигались к одной точке в центре и замирали.
Вдруг сильный импульс боли пронзил ее голову, и она закричала, не в силах терпеть эту пытку непонятного происхождения. Она пошатнулась, но устояла на ногах.