последние Соборы (например, Азовский или Собор кануна царствования Михаила Федоровича) показательны с точки зрения упадка соборного устройства. Своей совещательной формой, разрозненностью податных мнений, они напоминают времена, предшествующие междуцарствию, отсутствием политической мысли, наивно высказанными эгоистическими стремлениями сословий не делают чести тогдашнему обществу.[530] Или, скажем, Собор по поводу присоединения Малороссии показал, что явление соборности вымерло, осталась одна форма, которую сочли нужным исполнить из уважения к обычаю предшествующего царствования.[531]
Появление пренебрежения к Соборам и степень усиления абсолютизма можно проследить на примере обряда освящения власти, совершенствование которого свидетельствовало об изменении самого принципа взаимоотношений власти и народа. Если раньше в процедуре акта получения власти принимал участие народ, который вместе с вновь избранным князем приносил присягу (целовал крест), то теперь присягать стали только подданные. При этом формулировка присяги была различной для случаев законного преемства (наследия) и избрания. Поскольку сам факт избрания еще не давал полноты власти, представлявшейся ненадежной и шаткой, в тексте присяги подробно перечислялись возможные действия подданных, коих мог опасаться вновь избранный государь.[532]
Таким образом, В. О. Ключевский совершенно прав, когда говорит, что различие между российской и западноевропейской формами сословных представительств состоит в том, что сословные собрания в Западной Европе возникали в результате политической борьбы, в то время как в России они явились следствием чисто административных нужд центральной власти. Действительно, на Западе государство постоянно сталкивалось с организованными «самородными» силами, подчиняя их себе, оно вынуждено было входить с ними в сделки, позволять участие в общих делах. Общество в России не играло в управлении государством столь важной роли, как это было, скажем, в Англии или других странах Западной Европы. Российское общество, его жизнь и развитие было полностью обусловлено настроем государства. Более того, в России все общественное здание должно было воздвигаться рукою власти; недостаток самодеятельности в народе восполнялся избытком деятельности правительства.[533]
В Московском государстве никакой борьбы не существовало; власть царя объединяла вся и все. Все сословия были прикреплены к государству службой или тяглом. Человек свободной профессии был явлением немыслимым в Москве (если не считать разбойников). Все посадские люди были обязаны государству натуральными повинностями, жили в принудительной организации, перебрасываемые с места на место в зависимости от государственных нужд.[534] Таким образом, за государством неуклонно и беспрекословно шло население страны, отдельные слои которого борьбы между собой не вели: не за что было бороться в западно-европейском понимании этого слова.[535]
Можно