никто не допустит. Борис долго пытался найти себе работу и в конце концов устроился кочегаром на стадион „Зенит“. У него было подавленное настроение, и, на мой взгляд, это послужило причиной того, что он подал заявление с ходатайством о выезде к родственникам за границу. Ехать он в то время не очень хотел, потому что у него здесь оставались родители и сестра, которую он очень любит. Борис предполагал, что из-за его режимной работы ему будет отказано в выезде, что и получилось. После отказа я в разговоре предлагал ему попытаться начать всё с начала, на что он ответил мне, что дальше кочегарки его не пустят, а работать кочегаром – это не его дело».
Не берусь оценивать эти показания (материалы следствия свидетельствуют о том, что сговор между Белостоцким и его тещей возник еще до ее отъезда), но хочу отметить другое. Такие ситуации были типичными для тех лет, а значит, надо говорить не только о порочности людей, но и о порочности системы, загонявшей их в угол, толкавшей на преступления и – вольно или невольно – множившей ряды эмигрантов и контрабандистов. Так было и в гуткинской шайке, куда входили и жертвы советской системы, и тертые мошенники. Но крупная контрабанда, даже при наличии опыта и страховки, подобна прыжкам над пропастью. Компаньонов Гуткиной такие прыжки за полмиллиона рублей, видимо, устраивали, саму Тетю Нину – нет. Ведь по мировым меркам иконы XVIII–XIX веков по тысяче долларов за штуку, художественные поделки, антиквариат – товар не бог весть какой, а за него еще приходилось рисковать и выручкой делиться. Гуткина желала сорвать крупный куш одна. И тут ее осенила мысль, от которой захватило дух: Филонов!
Произведения мастеров русского авангарда высоко ценятся на мировом рынке искусства, хотя Запад наводнен ими. Филонова же там тогда не было, да и сейчас почти нет. Поэтому за любой рисунок художника западные музеи и коллекционеры с радостью отвалили бы десятки тысяч долларов, а за лучшие картины не пожалели бы и миллион. Гуткина знала это. Она также знала, что работы художника находятся на временном хранении в Русском музее и что на Петровском проспекте в Доме ветеранов сцены живет младшая сестра художника, являющаяся единственной распорядительницей его наследства. Войти к ней в доверие и украсть – на этом строился расчет. Задача облегчалась тем, что Гуткина и Глебова были знакомы.
Из протокола допроса Р. А. Рыбаковой, двоюродной сестры Гуткиной, 20 июля 1977 года:
Около пяти лет назад Гуткина Евгения Борисовна познакомила меня с Глебовой Евдокией Николаевной – родной сестрой художника Филонова. Евгения Борисовна была знакома с Глебовой раньше и познакомилась с ней на почве того, что собирала материалы о Павле Николаевиче Филонове, по которым планировала писать книгу о его творчестве (это ложь. – А. М.). Евдокия Николаевна покорила меня своей личностью. Она прожила длинную, трудную жизнь, посвятив всю себя благородному делу: сохранению творческого наследия брата. Положительные личные качества Евдокии Николаевны произвели на меня глубокое