сказал что-то смешное?
– Нет. – Макговерн похлопал его по плечу. – Просто я посмотрел на твое лицо, такое честное и серьезное – а ты и вправду как открытая книга, Ральф, – и подумал, что ты мне ужасно нравишься. Иногда я даже жалею, что я – это не ты.
– Только, пожалуйста, не становись мной в три ночи, – тихо сказал Ральф. – Тебе не понравится.
Макговерн вздохнул и серьезно кивнул:
– Бессонница.
– Да, бессонница.
– Извини, что я засмеялся, но…
– Не извиняйся, Билл.
– …но, пожалуйста, поверь мне, это был не просто смех, а смех восхищения.
– А кто он, этот твой друг, и почему это радостно, что он умирает? – спросил Ральф, хотя давно уже догадался, в чем заключается тот парадокс, о котором говорил Макговерн; он был совсем не таким наивным дурачком, каким считал его Билл.
– Его зовут Боб Полхерст, и его пневмония – хорошая новость, потому что у него болезнь Альцгеймера. С лета 88-го года.
О чем-то таком Ральф и подумал… хотя первым на ум пришел СПИД. Макговерн, наверное, был бы в шоке от подобного предположения, вдруг подумалось Ральфу, и от этой дурацкой мысли ему стало почти смешно. Но потом он взглянул на Билла, и ему стало стыдно за свое веселье. Он знал Билла уже много лет и давно заметил, что, когда случалось какое-то по-настоящему большое несчастье, Билл всегда становился особенно язвительным и ироничным, но его горе от этого не становилось менее искренним.
– Боб стал главой Исторического отделения в средней школе Дерри в сорок восьмом году, когда ему едва исполнилось двадцать пять, и занимал эту должность аж до восемьдесят первого или восемьдесят второго года. Он был гениальным учителем, как говорится, от Бога. Это был замечательный человек, один из тех великолепных чудаков, которые почему-то зарывают свои таланты в землю. Они обычно так и заканчивают: возглавляют какое-то отделение в какой-то школе и ведут еще кучу кружков и секций чуть ли не на общественных началах, просто потому, что не умеют отказывать. Вот и Боб тоже не умел.
Мама с сыном закончили играть в мяч и теперь направлялись к маленькой летней закусочной на открытом воздухе, которую уже очень скоро закроют на зиму. Лицо у мальчика было удивительно красивым, и эту ангельскую красоту подчеркивала еще и розоватая аура, которая клубилась вокруг его головы и переливалась ленивыми волнами перед его выразительным и подвижным лицом.
– Мам, пойдем скорее домой, – сказал он. – Я хочу полепить из пластилина. Хочу сделать пластилиновое семейство.
– Но сначала давай поедим, хорошо? Мама проголодалась.
– Ну ладно.
На носу у парнишки был полукруглый шрам, и в этом месте розовая аура становилась алой.
Выпал из кроватки, когда ему было восемь месяцев, подумал Ральф. Хотел дотянуться до бабочек на игрушке, подвешенной к потолку. Мама до смерти испугалась, когда прибежала на крик и увидела, что сын весь в крови: решила, что он умирает. Патрик, его зовут Патрик. А мама зовет его просто Пат. Его назвали в честь дедушки и…
Он зажмурился.