отцепил ржавую цепь от телеги и вручил конец Нечаю. Только тогда довольно осклабился, делая вид, что пускает слезу.
– Владей моим добром, молодец! От сердца отрываю, как брата родного любил… Прощай, Безухий, худого не помни.
Нечай молча повел медведя в лес, на ходу открывая суму, надо было достать долото и нож, вынуть кольцо из губы зверя. На прежнего своего хозяина тот даже не оглянулся. Нелада осталась ждать у обочины, натянула на самые глаза башлык, куталась от студеного ветра. И чего ей на телеге в соломе не сиделось? Чудная.
Только железо сняли, Мишка сразу в свободу поверил, облезлыми лапами седую морду потер, слизнул с драной губы кровь и, благодарно склонив голову, проворчал еле внятно:
– Нечем мне тебя отдарить за спасенье, так попробую верный путь подсказать. На задах Городца у самой реки стоит Телячий заулок. Там живет усмарь Шатун – хмурый вдовец, к нему просись на работу, он сладит тебе годные сапоги, а лебедушке твоей мягкие рукавички на белы рученьки.
– Благодарствую, – растерянно прошептал Нечай, поправляя на себе заветный змеиный пояс, редко кто из лесной живности в степенные разговоры с человеком пускался.
Разве что мыши из подпола верещали, чтобы не звал в дом кота, обещали зерно не портить сверх меры, да Пушок напоследок поплакался на свое несчастье, ругал-костерил глупых баб, которые его на пороге зажали и лишили мужеской чести безо всякого основания. Или сом, который в прошлое лето из водяной ямы лезть не хотел, как его Нечай не упрашивал…
Ушел медведь в лес, остался на суку висеть клок бурых волос, скоро снесет его ветер наземь, засыплет красной листвой, следа не оставит.
«Вот и я отцово наследство раздал, так, глядишь, из памяти и селище родное сотрется, матушкины песни забудутся… Свой бы дом поставить на взгорке у реки, завести хозяйство, найти по душе милую… А чем еще жить? Чем другие люди живут? Отец плотничеством да пахотой, матушка любила огород, Ставр развел полон двор скотины, Спиря – охотник и рыболов. Надо бы теперь к городским приглядеться».
В просвете между деревьями показалась тонкая фигурка Нелады, долетел с дороги встревоженный окрик:
– Эгей! Сюда, богатырь! Уж не с косолапым ли в берлогу залечь собрался? Только ответ дай, зря дожидаться не стану.
– Сказал же, в город одну не пущу.
– Ух, строгий какой… Ну, давай гудошников догонять, кто быстрей добежит, тому и сидеть на возу.
– Если пустят тебя, языкастую! Не могла уж смолчать…
– Тебе подсобить хотела, вижу – люб ледащий медведь, свет застил…
– Уймись! Посажу на дубок, не слезешь годок.
– А ты сперва догони, хваста!
Дразнила, ровно девчонка, еще и толкнула легонько в грудь, Нечай нарочно руку не перехватил, фору дал до пяти шагов, а после пожалел, конечно.
Будто летела Нелада, только у первой телеги и сграбастал в охапку. Зацеловать бы теперь, как подсказывали веселые мужички-гусляры на возу, но темные глаза распахнулись студеными омутами под густой опушкой бровей,