жалел, что ему при расставании нечего подарить верному другу, который ради него рисковал собственной шкурой. Он безнадежно шарил в пустых карманах, как вдруг наткнулся на провалившуюся в прореху и застрявшую в подкладке детскую свистульку. И вспомнил, как её сунул ему в руки внучок Гирея, когда он уходил в горы. Маленькая птичка, вырезанная из дерева. Он совсем про неё забыл.
– Вот, – протянул поручик смешной подарок, смущаясь. – Проку с детской игрушки никакого… просто так, на память.
Джексенбе рассмеялся, однако смех вышел невесёлым, словно простуженный кашель. Он с восторгом и недоумением посмотрел на свои руки: одна сжимала ствол ружья, другая – свистульку. Сочетание, прямо сказать, выглядело нелепо, и в иной ситуации стало бы соблазнительным поводом для насмешек друзей, острых на язычок. Но не теперь. Он взглянул на Чокана, сконфуженного своим подарком, и неуклюже приободрил его:
– Пригодится когда-нибудь, – потом совсем расстроился: – А мне и подарить вам нечего.
Чокан хлопнул его по плечу:
– Не навек прощаемся. Подаришь в другой раз. Вот вернёмся с караваном, встретимся.
В глазах киргиза ясно читался вопрос: «А вы точно вернётесь? Или…», он поспешно опустил их в землю, боясь накаркать им неприятности своими опасениями.
Но тут пришёл Мусабай, и печальная заминка сгладилась.
Караванбаши был невысоким, плотным (но не жирным) мужчиной с умными внимательными глазами, которые так и засияли, остановившись на поручике. Со стороны казалось, что он вот-вот бросится его обнимать, но нет, сдержался. Приложил руку к груди, здороваясь.
Едва проводили Джексенбе (памятливые глазки караванбаши запечатлели обтъезжающего – на всякий пожарный случай), закрутилась совсем другая жизнь. Обеспечили им помывку, накормили, Чокану поставили юрту и стащили туда его вещи, которые везли в караване (по легенде Алимбай был родственником караванбаши), Баюра тоже не обидели, даже приодели, поменяв изодранный о колючки и камни халат на новый, и ружьё для него нашлось (чтоб караванщики в опасное-то путешествие да не взяли с собой оружия!), а там и знакомство с купцами состоялось.
В рассказах о своих переживаниях, как бы не сорвалась экспедиция, Мусабай был сдержан. Чего теперь-то ругаться и шороху наводить, когда всё обошлось! Чокан тоже о своих злоключениях по пути к каравану рассказывать не собирался. Тем более о карачах. Впрочем, по плачевному виду поручика можно было и так догадаться, что пришлось ему не сладко. А Козы-Корпеша представил просто как надёжного человека, давнего знакомого из Каркаралинского округа, который едет с ними.
Когда Мусабай заикнулся было (тихо, так чтобы слышал один Чокан), что по документам у них сорок два человека, поручик не моргнув глазом оборвал его:
– Значит, будет сорок три.
И караванбаши не возразил.
Вот тут волхв окончательно понял, кто в дому главный, а кто свадебный генерал.
По сути, если разобраться, особого значения число