сдержалась.
– У тебя изменилось лицо, – продолжал Конев. – Глаза… странные. Зрачки… слушай, ты наркотиками не балуешься?
– Нет, – сказала Сашка удивленно.
– А как будет называться твоя профессия?
– Это решится на третьем курсе, – сказала Сашка, помолчав. – Переводной экзамен… специализация.
– Ага, – сказал Конев, и было совершенно очевидно, что он ничего не понял. – А вот… когда ты смотришь в одну точку – что ты там видишь?
– Я?
– Ну вот только что. Я уже думал, ты про меня забыла…
– Я?!
– Слушай, ты там, у себя в Торпе, встречаешься с кем-то?
Сашка замедлила шаг.
– Нет. Был один парень, но… короче, теперь уже нет.
– Ага, – снова сказал Конев. – Ну, если серьезно, ты ведь переведешься? В нормальный институт, и поближе к дому?
– Серьезно? Нет.
Они остановились в полутемном дворе Сашкиного дома. Светились окна, тускло горел единственный фонарь, по дорожке от подземного перехода шел человек в меховой шапке, с портфелем под мышкой. Припозднился с работы, что ли?
– Я через неделю уезжаю, – сказала Сашка шепотом.
– Жалко. Хоть адрес оставь.
– Город Торпа, улица Сакко и Ванцетти, двенадцать-а, комната двадцать один. Самохиной Александре. Пиши, если…
Из темноты за спиной прохожего вынырнули трое. Человек с портфелем не успел даже обернуться; его ударили по голове, и он упал. Покатилась шапка, ее тут же подхватили.
Иван вцепился Сашке в руку. Трое, повалив четвертого, не торопились убегать с добычей: они били упавшего, пинали ногами в живот, в лицо, топтали…
Будто лопнуло стекло. Будто ударило в лицо множеством осколков. Сашка вырвалась из судорожных объятий Конева.
– Стой! Стоять, гады!
Она вспомнила слова Портнова, но ничего не смогла сделать. Ненависть к тварям, избивающим сейчас беззащитного, была сильнее любых предостережений.
Они оставили жертву и обернулись. Увидев бегущую девчонку, удивились, один, кажется, даже растянул рот в ухмылке…
На белый снег, искрящийся синим под светом далеких фонарей, тоненькой струйкой брызнула кровь. И сразу – потоком, фонтаном. Размазались перед глазами звезды в прорехах туч; резанул мороз, как наждачная бумага. Сашка увидела себя сидящей в сугробе, рядом лежали неподвижно три человека, четвертый полз, хрипя, прочь, к дороге.
Очень болели руки. Ладони. Обе. Сашка посмотрела на них; указательные пальцы были в липкой пленочке крови, как в темных напальчниках.
Она огляделась, ища кого-то. Тут только что кто-то был; тишина, темнота, прокатила машина по дороге, не остановилась…
Сашка опустила руки в снег.
Рядом, в переходе, помещался телефон-автомат. «Скорую» вызывают бесплатно. «Ноль-три».
Утром мама, собираясь на работу, напевала и резала хлеб. Сашка пришла из своей комнаты, и слова рвались из нее, подступали к горлу.
«Мама, – хотела она сказать, – не отпускай меня в Торпу. Я не поеду