«Перестройка». Как говорили в те годы, «процесс пошел». Казалось, сам воздух был наполнен переменами, верой, надеждой и любовью. Чем же еще он может быть наполнен, когда тебе двадцать лет?
Я был некрещен. Мои друзья тоже. Но никто не возбранил нам войти в Троицкий собор, под сводами которого текла людская река к мощам преподобного Сергия Радонежского. Поплыли по ней и мы.
Очередь двигалась медленно. Настолько, что я смог разглядеть храм и людей, среди которых были заметны две группы. Одни спокойно и сосредоточенно стояли в очереди к святыне. Другие бродили по храму, рассматривая иконы и фрески, переглядываясь и улыбаясь, иногда вполголоса о чем-то беседуя. Прислушавшись, я понял, что это были иностранные туристы. Выходя из храма на соборную площадь, туристы весело щелкали языком и хватались за фотоаппараты, чтобы запечатлеть огромную лаврскую колокольню и другие достопримечательности.
Примерно через полчаса, сделав крутой поворот, очередь приблизилась к раке. Друзья отошли, и я теперь мог, не спеша, в тишине, нарушаемой только негромким потрескиванием свечей, разглядеть иконостас и Царские врата, справа от которых приглушенно сиял точный список «Троицы» Рублева.
Я видел, как верующие, поднимаются на солею, ставят свечи, подходят к иконостасу, прикладываются к одной из потемневших от времени икон, и затем, перекрестившись, благоговейно припадают к раке с мощами преподобного Сергия. Вблизи раки очередь пошла быстрее, и уже была готова, как река, вынести меня на солею, от которой меня отделял только толстый канат из бардового бархата. Вот передо мной осталось двадцать, пятнадцать, десять человек…
Я шел вдоль каната и с каждым шагом все более отчетливо понимал, что не могу через него переступить. Не имею права подняться на солею, зажечь свечу, перекреститься и приложиться к святыне. Научиться этому было несложно, и я уже выучил всю последовательность действий. Только, в моем случае, все это будет неправдой. Потому что я не крещен. Я – не христианин или, как говорили в старину, «нехристь». Поэтому и «Троица» Рублева, и преподобный Сергий, и храм, и горящие свечи, и монах, и все верующие находятся для меня за бархатным канатом, словно по другую сторону государственной границы, и я не имею права ее пересечь. Там, у раки преподобного Сергия – мой народ, но я не с ним. Мое место с иностранцами, охочими до всего необычного и улыбчивыми, но непробиваемо чужими. По крайней мере, сегодня.
Позже я не раз бывал в Лавре – один и с семьей, друзьями, учениками, прихожанами, но день, в который мне довелось ощутить присутствие Неба на земле, не забуду никогда. В тот памятный день границей между двумя мирами – горним и дольним стал для меня бархатный канат у раки преподобного Сергия. Граница была условной и, одновременно, такой реальной, что перейти ее я не смог.
Сжимая в руке свечу, я вышел из очереди и направился к выходу их храма, зная, что обязательно вернусь, но уже христианином. Так и произошло. Не сразу, а примерно