на фоне постоянного обезвоживания организма.
– Возможно, вы длительное время употребляли слабительное, – предположил врач.
– Да, не употреблял я никакого слабительного, – закричал в ответ Глеб, которого уносили уже на носилках.
Последние слова Глеба заставили Эскина серьезно задуматься, но ненадолго, потому что как только Глеба увезли, Соня предложила ему выпить чаю с тортом.
Эскин с удовольствием выпил чаю, а потом, как будто кровь ему ударила в голову, он воспылал такой невероятной страстью к Соне, что тут же на кухне, на полу овладел ею.
Это было какое-то безумие. Бедный Эскин овладевал ей несколько раз подряд.
«И откуда только силы берутся», – удивлялся он сам на себя. Соня между тем воспринимала его порывистую страстность без тени удивления.
«Вот ненасытная кошка, уже несколько часов терзаю ее тело, а ей все мало», – постепенно Эскин забывал, о чем только что думал, и опять с диким криком погружался в голодную Соню.
Лишь под утро Эскин уснул прямо на полу, продолжая ее сжимать в своих объятиях. «Интересно, что будет с ним в следующий раз, когда я опять увеличу дозу», – подумала с улыбкой быстро засыпающая Соня.
С этого дня Эскин вынужден был опять пропускать занятия. Чувственные до умопомрачения ночи, одна удивительнее другой, мелькали как в калейдоскопе. Днем же Эскин спал как убитый. Где-то в глубине души он осознавал, что это совершенно ненормальная жизнь не для него, но никак не мог отказаться от такой жизни.
– Вот завтра, – говорил сам себе Эскин, – я скажу ей, что все, так жить уже нельзя!
Однако стоило ему перед сном попить чаю с тортом, как он тут же погружался в Соню как в волшебную сказку.
Несчастный Глеб звонил им, и просил навестить его в больнице. Они обещали ему зайти и тут же забывали. Не менее несчастные родители Эскина увещевали его по телефону и просили порвать с этой безумной парой.
Эскин вежливо обещал исполнить ими задуманное, и опять душил в страстных объятиях Соню. Однажды Соня сказала ему, что ждет от него ребенка. Это прозвучало как гром среди ясного неба. Бедный Эскин, ему стоило больших трудов не заплакать. Однако, было ли для него это счастьем, он и сам бы никогда не ответил на этот вопрос.
– А может быть, ты не от меня ждешь ребенка?!
– Не знаю, – вздохнула Соня и расплакалась. От ее беспомощности Эскину стало не по себе, хотя и воспитывать ребенка Глеба – тоже не было никакого желания!
– А ты постарайся все-таки вспомнить, – попросил ее Эскин, – когда ты в последний раз была с Глебом!
– Я не помню! – еще громче заревела Соня.
«Возможно, она боится, что я ее брошу», – не без злорадства заметил Эскин. Впрочем, его злорадство выглядело убогой крошкой по сравнению с ужасным монстром пугающей неизвестности. Эскин желал во что бы то ни стало узнать, чей это будет ребенок, но Соня и сама не знала. Оставаясь в полном неведенье, Эскин чувствовал себя дураком.
– Я не хочу воспитывать