все же не отыскать – кроме, разумеется, личного опыта в связи с примененной на практике сталинской теорией «об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму». Хотя опыт этот был у матери с сыном совсем разным (и юридически, и психологически), да и причислить его к разряду причудливых совпадений уже никак не получится: тут налицо причинно-следственная связь в чистом виде. Чтобы лучше ее проследить и отрефлексировать, понадобится экскурс во времена, когда маленькая Аня Ларина еще и не помышляла о замужестве. Скажем, в конец 1910‐х – начало 1920‐х, то есть в самые первые годы после победы Великой Октябрьской революции (варианты – восстания, переворота, путча).
Большевистское правительство недавно перебралось из Петрограда в Москву; идет гражданская война; проводится политика военного коммунизма, хотя в экономическом блоке партии уже раздаются дискуссии, предвещающие нэп. Девочке Ане всего пять-шесть лет, она едва успела привыкнуть к приемным родителям и жадно осваивает новую для себя действительность – а в ней чрезвычайно заметную, чтобы не сказать доминирующую роль играют взрослые мужчины, возбужденно спорящие и рассуждающие о чем-то малопонятном, но ужасно важном.
В то время мы жили в триста пятом номере гостиницы «Метрополь». И хотя отец часто выезжал то в ВСНХ, то во ВЦИК, то в Совнарком, его кабинет, стены которого были сплошь уставлены книжными шкафами, был в квартире, а рядом, в соседней комнате, расположился секретариат. Все было сделано для облегчения работы Ларина.
(Заметим попутно, что формулировка насчет «облегчения работы» подразумевает не вальяжный чиновный комфорт, а всего лишь необходимые функциональные условия: «товарищ Юрий» с юности страдал от прогрессирующей мышечной атрофии; с возрастом симптомы болезни усугублялись). И дальше, в тех же мемуарах Анны Михайловны:
Президиум ВСНХ часто заседал у него в домашнем кабинете. Работа шла интенсивная. Вырабатывался план налаживания экономической жизни страны. Верхняя одежда приходивших не умещалась на вешалке и лежала горой на полу, в прихожей.
В воспоминаниях Лариной, относящихся к раннему детству, содержится немало подробностей, которые никоим образом не могли быть восприняты и осмыслены малолетним ребенком. Анна Михайловна и сама комментирует это в том духе, что ряд деталей вместе с полными именами и должностями тогдашних экономических диспутантов она реконструировала позднее, будучи уже любознательной отроковицей, – исходя из бесед с отцом и его друзьями-коллегами-однопартийцами. Но вот, скажем, эпизод с участием вождя мирового пролетариата (Ленин тоже наведывался к Ларину в «Метрополь», в 1918 году переименованный во Второй дом Советов, на полуформальные заседания) выглядит не столько воссозданным задним числом, с помощью свидетелей-комментаторов, хотя и не без того, конечно, – сколько действительно запавшим в первую, почти младенческую еще память:
Как-то я заглянула в кабинет