завёл себе яйцо. Здорово, да?
– А то нет. Он целыми днями камни бросает, самое время яйцу появиться.
– Тут ты прав, – хмыкнул Сдобсен.
– Согласна полностью, – поддакнула Октава.
Ковригсен вынес пакет чёрствого хлеба Пронырсену и свежую коврижку Простодурсену.
– Что ж, наступят и другие времена, – заявил Пронырсен.
– Да ну? Ты что-то уже слышал? – с ужасом спросил Ковригсен.
– Каждый может сделать что-то, чтобы самому изменить времена, – ответил Пронырсен. – Ко мне едет родня, мне надо навести красоту.
– Тебе? У тебя самая красивая дубовая дверь во всей долине! – сказала Октава.
– Ладно, нет у меня времени шутить с вами. Удачи в яичном деле! – с хохотом бросил Пронырсен, выскакивая за дверь.
Ковригсен обустроил здесь под горой очень милую пекарню с кондитерской. Это была кондитерская на один столик. За которым сейчас сидели Октава и Сдобсен. Позади стола к стене было приставлено пианино, так что в принципе можно было на нём сыграть. С потолка свисала на красном шерстяном шнурке жёлтая лампочка. А при двери болтался немой колокольчик, которому положено было бы трезвонить каждый раз, когда дверь открывается или закрывается. Ковригсен выпекал хлеб и булочки и даже торты на заказ. Но каждодневным шедевром была хрустящая ржаная коврижка. Полезная для зубов, желудка и настроения. Ещё Ковригсен продавал соки. Их он делал из брусники, клюквы, смородины, кудыки, понарошки, рябины и яблок. Ночью он спал в обнимку с чаном, в нём бродило и поднималось тесто для утренней выпечки.
Вокруг стола стояли четыре удобных стула. И два из них сейчас пустовали. Но Простодурсен и Ковригсен не садились, стояли у прилавка.
Простодурсену хотелось обсудить с Ковригсеном разные неожиданные происшествия сегодняшнего дня. Но поскольку Октава и Сдобсен, навострив уши, по-прежнему сидели в пекарне, Простодурсен ничего толком сказать не мог.
– Спасибо, – поблагодарил он и положил на прилавок монетку. А потом отломил кусок коврижки.
Ковригсен двинул кулаком по кассе, ящичек с деньгами выскочил наружу, он положил в него монетку и с силой толкнул его на место.
После этого в пекарне стало совершенно тихо. И было тихо, пока Октава не встала и не стукнула кулаком по столу.
– Да что это в самом деле! – громко сказала она. – Вы правда сами не понимаете? У Простодурсена завелось яйцо, и… мы должны… Во всяком случае, я хочу спеть песню и заказать торт!
– Угу, – ответил Простодурсен. Выступление Октавы показалось ему несдержанным, а пара глаз смотрела на него из-за прилавка в недоумении.
Ему захотелось оказаться в тихом месте, где нет колючих взглядов, но никто и не впадает в восторг от каждого его слова.
– Мне надо домой к яйцу, – сказал он.
Тени как-то сдвинулись, пока Простодурсен дышал в пекарне хлебными парами. Река потемнела, и солнце освещало только половину стены его дома. Он припустил