такое наркотики. Вы наверняка помните, что здесь в те годы творилось. Кто только не торговал героином. Через «грязный» шприц она и заразилась.
Мы с мамой пришли в церковь и попросили отпеть Веронику по христианскому обряду, но с нами даже не стали разговаривать. За свечным ящиком сказали, что настоятель принципиально не отпевает ни наркоманов, ни алкоголиков, считая их самоубийцами. Мама просила, плакала, но это не помогло. Мы в полной растерянности и не знаем, что делать. Батюшка, что вы нам посоветуете?
Лиза говорила мне «помните», а я про себя думал: «Еще бы не помнить?!» Да мы все, тогдашние священники, просто «контужены» этими воспоминаниями о тех страшных днях, месяцах и целых годах, с ходу даже не подберу подходящего определения всего того, что происходило в стране на наших глазах. Человек, живущий исключительно своими заботами, семейными или рабочими, не выходивший за границы какого-то собственного малого круга обитания, и тот знал о захлестнувшей нас беде. Не мог не знать.
Даже если эта беда не ломилась конкретно в двери его квартиры, он все равно, особенно по весне, когда испарившийся снег обнажал скопившийся за зиму под окошками мусор, среди окурков и прочей мелочевки видел кучки использованных одноразовых шприцев. Но как заканчивали несчастные наркоманы, этого обычно никто не видел.
А мы, священники, всё это видели и как могли утешали их еще более несчастных родителей. Потому храмы становились, пожалуй, единственным местом, где можно было найти хоть какое-то сочувствие. Молитва за души их детей, погибших от наркотиков, давала силу жить дальше. И упование, что они еще могут помочь тем, кого любили и всё еще продолжали любить, несмотря на изматывающую борьбу с их зависимостью от порошка, отчаяние и крушение надежд.
Десятки и десятки гробов с телами молодых людей, еще даже совсем мальчишек, проходили тогда через наши храмы. А мы молились и плакали вместе с плачущими, вселяя в их сердца желание продолжать жить дальше.
Конец девяностых и начало двухтысячных – время, когда героин убил очень и очень многих. А кого не убил тогда, медленно, но верно догонял спустя годы «разумного» потребления. Обычное время жизни героинового наркомана – лет пять или шесть, при условии, что не случится передозировки, а потом смерть. Те, кто продолжал колоться, соблюдая меры предосторожности, дотянули почти до наших дней, но редко кто из них преодолел сорокалетний рубеж. Они «тянут время», а их близкие, глядя на них, ждут.
Одна женщина рассказывала, как ее брат, такой вот многолетний наркоман, однажды не рассчитал свою норму и стал умирать. А она, словно чувствуя беду, в этот момент зашла к нему в квартиру, открыв дверь собственным ключом. Видя брата, лежащего на полу в прихожей, она немедленно вызвала скорую помощь. Девочка-фельдшер приехала, взяла руку, пощупала пульс и посмотрела на женщину, звонившую им на скорую: «Умер».
Та заплакала: «Он еще только что дышал. Сделайте ему укол». – «Зачем? Ты бы знала, сколько раз мы уже приезжаем по этому адресу. Сегодня оживим, а через месяц он всё равно умрет».
Женщина