зима снегом богата – бросают тут езду, а когда малы сугробы – всю зиму ездят напрямки. Православный человек смерть не любить кружить, норовит все напрямки взять, через овраги ли, через брод. А пешком – через кусты шагает, через плетень и изгородь лезет.
Въехали Софрон с Федюком в лес. Сначала мелкота пошла, а там выше, да выше, да гуще вырастал лес. Дорога пошла вилять, то вправо, то влево, обходя чащу иль высокие дерева. Наконец направо показалась прогалина и ельник на ней. Елочки все в одиночку, молодые, круглые, развесистые, не в тесноте, а на просторе выросшие.
– Стой, парень. Во наша елочка. Находка!.. Вертай.
Федюк направил Сивку на прогалину, сугробу была самая малость, на четверть, объехал кусты и, завернув коня назад, поставил мордой к селу, саженях в трех от дороги. И близко, да и с опаской. За кустами их с дороги не видно.
– Вот эвту… – решил Софрон. – Ахти-тельная.
Выбрал мужик елочку пряменькую да кругленькую и давай ее, аршина на два от земли, по стволу чикать да чикать потихонечку. Не ровен час, проезжие еще издали услышат топор.
А Сивка не стоит, ежится, дергает.
– Чего тебя разбирает! – сердится Федюк. – Тпру! Черт!
Софрон почиркает да прислушается и смеется, глядя на мальчугана. Даже Федюк понукает.
– Небось никого. Кому тут теперь разъезжать!
– На грех мастера нет, паря.
А Сивка опять с места… Фыркает да дергает.
– У, дьявол! – кричит Федюк. – Овода, что ль, крещенские кусают. Че-орт!
Свалил наконец Софрон елочку. Хрястнул ствол, завернулась маковка набок и тихо накренилась. Еще малость – и, шурша ветками об ветки, свалилась совсем, будто поклонилась Софрону в пояс.
Стащили Софрон с Федюком елку и бухнули на дровни. А Сивка фыркнула и прыгнула… Не поймай Федюк вожжу, побежала бы с места.
– Ишь ведь ее разбирает! Николи такого и не бывало.
– Леший, знать, щекочет, – смеется Софрон.
– Ну-те… – оробел мальчуган.
В лесу, ночью – да эдакое сказывает мужик, прямо пьяница бесстрашный.
Приладил Софрон елочку, пригнул все ветви к стволу, накрыл двумя рогожками, что припас, и полез в пазуху за бечевой, что раздобыл в кабаке.
– Просто диво. Сядешь и не видать будет, что под нами лежит, – хвастал Софрон, увязывая рогожи бечевой.
А Сивка проклятая вдруг «фырк» опять, да дерг с места. Софрон с одной-то ногой на дровнях, чуть с маху об земь не грянулся.
– Ах ты, дьявол!.. Тпррру… Чтоб те разорвало! – крикнул Софрон, ухватя вожжу, и заспешил уж обвязывать скорее.
Сивка стала, но приложила уши, поджала хвост, и будто всю ее коробит, будто ей и впрямь леший ноги выворачивает. Обернулась она из-за дуги, а глаза у нее просто вот огнем горят. Кровью налилися…
Фыркнула Сивка еще раз-два, да вдруг, как стояла, подобралась передом, села совсем на задние ноги по-собачьи да и взвилася, будто укушенная. Да как из лука стрела – шаркнула с места во всю ивановскую…
– Стой… Ах… Тпрру… Стой! Стой!.. Ах! Анафема… – заорал