в душе горечь, я заглянул в комнату кузины Эди. Подумать только, ради этого незнакомца она бросила нас, даже не попрощавшись, даже не пожав руку. А он! Вчера я боялся думать, что случится, когда он встретится с Джимом, но теперь побег его показался мне довольно трусливым поступком. Охваченный одновременно злостью, болью и тоской, я, не сказав отцу ни слова, вышел на улицу и взбежал на ближайший холм, чтобы остудить голову.
Выйдя к Корримьюру, я в последний раз увидел кузину Эди. Небольшая яхта стояла на якоре там же, где остановилась вчера, но со стороны берега к ней подплывала лодка. На носу лодки ярким красным пятном выделялась ее шаль. Я подождал, пока лодка доплыла до яхты, и те, кто плыл в ней, поднялись на борт. Потом якорь яхты поднялся, она вновь распустила свои белые крылья и понеслась в открытое море. Пока она не скрылась за горизонтом, я все еще мог различить на ее палубе красное пятнышко и стоящего рядом де Лаппа. Они меня тоже видели, потому что фигура моя возвышалась на фоне неба, и долго-долго махали руками, пока наконец не поняли, что я не отвечу им.
В самом мрачном настроении я стоял, скрестив на груди руки, и провожал взглядом яхту, пока она крошечной белой точкой не затерялась в утренней дымке, нависшей над морем. Домой я вернулся только к завтраку, когда на столе уже стояли тарелки с овсяной кашей, но мне не хотелось есть. Родители восприняли известие о том, что произошло, довольно спокойно. Мать вообще ничего не сказала, потому что они с Эди никогда не питали друг к другу каких-то нежных чувств, а в последнее время так особенно.
– Он оставил письмо, – сказал отец, указывая на сложенный листок бумаги на столе. – Оно было в его комнате. Будь добр, прочитай.
Они даже не заглядывали в него. По правде говоря, мои старики с трудом разбирали написанное от руки чернилами, хотя и довольно хорошо читали большие и четкие печатные буквы.
Вверху было крупно написано: «Добрым людям Вест-инча». И далее я приведу весь текст записки, которая, пожелтевшая и потрепанная, сейчас, когда я пишу эти строки, лежит передо мной.
«Друзья мои!
Не думал я, что мне придется покинуть Вас столь неожиданно, но не в моей власти изменить обстоятельства. Долг и честь призывают меня вернуться к моим старым товарищам, и я уверен, что в скором будущем Вы поймете, о чем я говорю. Вашу Эди я забираю с собой как жену, и, может быть, когда-нибудь мы еще увидимся с Вами в Вест-инче. А тем временем примите мои заверения в безграничной преданности и поверьте, что я никогда не забуду тех месяцев умиротворения и спокойствия, которые я провел с Вами, тогда как, попади я в руки союзников, жить мне осталось бы не более недели. Почему так произошло, Вы, возможно, тоже поймете со временем.
Ваш,
Бонавентура де Лиссак (Colonel des Voltigeurs de la Garde, et aide-de-camp de S.M.I. L’Empereur Napoleon)[18]».
Прочитав слова, написанные после имени, я присвистнул, потому что, хотя я давно и понял, что постоялец наш может быть только одним из тех замечательных воинов, о которых мы столько слышали и которым покорились все