лестницы, а потом жду, когда закроются металлические двери лифта, и в тот самый миг, когда это происходит, избыток выпитого дает себя знать, и я молча плачу, говоря себе: мы же брат и сестра, но обращенные к ней слова неизменно кажутся мне неким метафизическим построением, полностью постичь который Хулии никогда не дано. И наоборот. Не важно, сколько мы прожили, не важно, как сильно мы любим друг друга: и она, и я навеки будем заточены в самих себе. А ведь мы – брат и сестра.
«Неблагоприятное время для оценки своих предложений и для заключения важных договоров: вы можете столкнуться с препятствиями», – сообщает Пегги Дэй.
Это с ней, что ли, предлагает она не заключать договора? Или имеет в виду человека, с которым я начал развивать «отношения, которые непременно приведут к значительным событиям», и от души рекомендует выждать, пока он мне наскучит, и тем самым избежать неприятностей?
То, что я послал ей электронное письмецо, в известной степени отдало меня во власть ее прогнозов, а потому я, скорей всего, уже начал превращаться в некую разновидность Лидии де Кадакес и как безумный вычитывать в гороскопах Пегги ответы на свое, будь оно проклято, послание.
Что правда, то правда: я развлекаюсь. Но ведь всякий праздник в конце концов непременно оставляет горький осадок. Минуту назад я смотрел в окно и мысленно руководил движением редких прохожих, которые в десять вечера шли по улице. Думаю, что Кармен уже привыкла видеть меня у окна в этот час и полагает, что эти мои визуальные зачистки окружающей среды – еще одно последствие моего безделья и растерянности, которые, по ее мнению, владеют мной с тех пор, как я свернул со своей обманчиво торной бизнес-стези.
Подобный взгляд несправедлив. Я очень часто и подолгу смотрю и засматриваюсь в окно – и оттого кажусь растерянным? Пусть так, спорить не стану, но это может случиться с каждым. Да, случаются такие моменты, когда я и сбит с толку, такие секунды, когда не знаю, что мне делать, но и все на этом. Есть и часы, когда я занят до крайности. Вот, к примеру, сию минуту я был чрезвычайно занят, когда, стоя у окна, воображал, как посреди улицы окликаю Санчеса и осведомляюсь насчет второй главы (или рассказа) в его романе, озаглавленной «Поединок гримас», и принимаюсь потом расспрашивать его о кое-каких аспектах истории, которые не перестают меня интересовать.
И ведь не далее как нынче утром, прежде чем отправиться к Хулии, я перечел «Поединок гримас» и убедился, что это сильно смахивает на Джуну Барнс. Эта писательница, в наше время мало читаемая, была популярна в Испании в середине 80-х, и, помнится, произведения ее обсуждались в литературных приложениях, особенно – к газете «Эль Паис», где критик Азанкот обозвал ее лесбиянкой и заявил, что своей незаслуженной славой она обязана поддержке Т. С. Эллиота. Эта пропитанная черной желчью критика знаменовала наступление иных времен: пришествие социальных сетей, где, как написал недавно Фернандо Арамбуру[30], карают творцов за притязания на поиски счастья в прилюдной